Война за независимость испании 1808 1814. Испано-французская война. Отрывок, характеризующий Пиренейские войны

Освободительная война (1808–1814)

и первая испанская революция

Оба эти события совпали по времени и сыграли важную роль в дальнейшей истории Испании. В ходе революции и войны за независимость борьба старой и новой Испании вышла на новый рубеж. Подспудно копившаяся энергия вырвалась наружу и взорвала страну. Сторонники и противники перемен взялись за оружие. Весь XIX в. Испания содрогалась от кровавых столкновений традиционалистов и либералов. Начало им было положено в 1808 г.

Сопротивление французам началось восстанием 2 мая 1808 г. в Мадриде. Когда стало известно о кровавом подавлении французской армией этого восстания, вся Испания поднялась на вооруженную борьбу. Первоначальный стихийный протест вскоре обрел организованные формы. Первой поднялась Астурия. После того как в Хихоне было разгромлено французское консульство и прошли массовые антифранцузские демонстрации, Мюрат направил в Астурию карательный отряд. В ответ 24 мая начинается всеобщее восстание. Создается провинциальная хунта, которая объявляет войну Наполеону, призвав все города и провинции последовать ее примеру. Народ захватывает арсеналы. Решено было создать армию. Хунта обратилась за помощью к Англии, откуда вскоре стало прибывать оружие.

30 мая провинциальная хунта была создана в Галисии. Она также объявляет войну Наполеону и создает армию для борьбы против французов. Хунта объявила о намерении восстановить на престоле Фердинанда VII, созвать кортесы для проведения реформ в пользу народа. Хунты возникают по всей стране. Повсеместно создаются вооруженные отряды, начинаются военные действия против французов.

Народное ополчение нанесло французам несколько ощутимых поражений. Не увенчались успехом попытки французов взять Сарагосу. Народ оказал столь сильное сопротивление, что французам пришлось снять осаду Сарагосы. Тщетными были попытки французов взять крепость Херона в Каталонии. Самым болезненным для французов оказалось их поражение на юге. Армия генерала Дюпона, ворвавшаяся в Кордову, разграбившая ее и жестоко расправившаяся с ее населением, двинувшись на север, была окружена армией испанского генерала Кастаньоса и близ г.Байлена вынуждена была капитулировать. В плен попали около 18 тыс. французов. Сообщения о победах испанцев встревожили Жозефа, который опасаясь их наступления на Мадрид, 31 июля покинул столицу и отправился в Каталонию. В августе терпит поражение маршал Жюно от прибывших в Португалию английских войск.

Это было только начало длительной, героической войны испанского народа за независимость. Одновременно с военными действиями провинциальные и местные хунты, смещавшие губернаторов, судей, генералов, брали на себя руководство всей жизнью на местах, пытались проводить революционные социально-экономические и политические преобразования в пользу народа. Война за независимость испанского народа, таким образом, вылилась в первую в истории Испании революцию.

Ход войны с неизбежностью поставил вопрос о необходимости централизации руководства. В результате переговоров между провинциальными хунтами решено было создать Центральную хунту, обладающую правами правительства. В нее должны были войти по два представителя от всех провинциальных хунт и один – от Канарских островов. Местом ее заседаний определялся Аранхуэс. 35 человек, прибывшие на заседания Центральной хунты в сентябре 1808 г., представляли лишь господствующие классы Испании – здесь были гранды, крупные помещики, церковнослужители, высшие офицеры и государственные сановники. Но даже этот довольно однородный социальный состав не гарантировал от внутренних противоречий Центральную хунту – в ней сразу же началась борьба двух течений. Главным предметом споров было будущее Испании – будет ли она после войны за независимость абсолютистским королевством, где сохранились бы старые порядки, как желал этого глава одного из течений в Центральной хунте Флоридабланка, непримиримый противник революции, стремившийся свести все происходящее в стране только к антифранцузской борьбе. Или Испания станет конституционной монархией с парламентом, выражающим интересы дворянства и буржуазии, и где будут проведены постепенно буржуазные реформы. Этого хотели сторонники Гаспара Ховельяноса, возглавившего его второе течение, оставшееся в Хунте в меньшинстве. Много времени Хунта потратила на обсуждение вопроса о собственном статусе: в результате она присвоила себе титул “величества”, председателю Хунты – “высочества”, а членам – “превосходительства”. Хунта не только не провела социально-экономических преобразований в пользу народа, она встала на путь удушения революции. Уже вскоре после создания Хунта ввела цензуру на печатные издания, некоторые газеты и журналы были закрыты; была восстановлена инквизиция, приостановлена продажа церковных и аристократических земель, начатая местными хунтами, некоторые местные хунты были распущены. Центральная хунта противилась и демократизации испанской армии. Когда центральная хунта приступила к работе, лишь треть территории страны была оккупирована французскими войсками. Но, создав единое командование армией (единственный положительный акт в деятельности Хунты), она ничего не сделала, чтобы организовать отпор французам в общенациональном масштабе.

Между тем, испанские дела стали вызывать раздражение у Наполеона Бонапарта. Справедливо считая испанских Бурбонов никчемными и устранив их, Наполеон не придал должного значения силе духа и способности к сопротивлению испанского народа. Неудачи испанской кампании он связывал с ошибками своих генералов. Поэтому и решил сам отправиться на покорение Испании. В ноябре 1808 г. во главе большой армии Наполеон прибывает в Испанию. Хорошо вооруженная, обстрелянная армия Наполеона вступает в сражение с плохо вооруженной, неопытной испанской армией, которая стала терпеть поражения. Вскоре французские войска заняли Арагон. Вновь начинается осада Сарагосы. Терпят неудачи в Каталонии испанская армия и прибывшая ей на помощь английская армия. 2 декабря 1808 г. Наполеон подошел к Мадриду. На ультимативное требование французов капитулировать мадридские власти гордо ответили: “Скорее Мадрид похоронит себя под развалинами, чем сдастся”. Однако организовать оборону столицы, обратившись за поддержкой к народу, мадридские власти не решились, они капитулировали и впустили Наполеона в город.

Желая обеспечить себе поддержку испанской буржуазии, Наполеон издает несколько декретов: о ликвидации сеньориальных прав феодалов, о ликвидации инквизиции, о сокращении на две трети количества монастырей. Спустя 72 дня после прибытия Наполеона в Испанию французские войска продвинулись на юг страны. Но борьба в различных частях Испании еще продолжалась. Осада Сарагосы длилась 52 дня, затем еще 25 дней кровопролитные бои шли в самом городе. Народ стойко сражался. Только в конце февраля 1809 г. столица Арагона подписала почетное перемирие. Стойко держалась и крепость Херона. Более семи месяцев продолжалась ее вторая осада. Лишь физическое уничтожение ее защитников (две трети жителей Хероны погибли) позволило французам взять эту крепость. В марте 1809 г. английская армия генерала Уэллеслея предприняла наступление на Мадрид. В конце июля произошло сражение у Талаверы (в 100 км от Мадрида), в котором французская армия, которой командовал Жозеф Бонапарт, потерпела поражение. Генерал Уэллеслей за эту победу получил титул герцога Талаверского и лорда Веллингтона.

Но все же французы смогли нанести поражение разобщенным англо-португальским и испанским частям, что заставило англичан эвакуировать свои войска с территории Пиренейского полуострова. В целом военные операции французской армии были успешными. В 1810 г., когда в Испании было сосредоточено уже более 300 тысяч французских солдат, была занята вся Андалусия. Не был оккупирован французами лишь Кадис, куда и перебралась Центральная хунта. Испанская регулярная армия в 1810 г. была полностью разгромлена. Но торжествовать победу французы все же не могли. Испанский народ не сдавался. Он вел партизанскую войну.

Партизанская война – герилья

Партизанское движение стало возникать стихийно уже в мае 1808 г. после известий о восстании в Мадриде и расправы с ним французов. Но особый размах оно приобрело после того, как созданная в сентябре 1808 г. Центральная хунта призвала население к организации сопротивления. Партизанское движение стало массовым – все население принимало в нем участие, но основную силу его составляли крестьяне. Партизанские отряды наносили неожиданные ощутимые удары по французским воинским частям. Из-за герильи французам трудно было поддерживать связь между отдельными гарнизонами, партизаны перехватывали курьеров, что мешало королю Жозефу поддерживать регулярные связи с Парижем. Именно герилья заставляла Жозефа настаивать перед Наполеоном на увеличении численности французской армии в Испании.

Постепенно из стихийного движения партизанская война приобретает все более организованные черты. Уже с конца 1809 г. появляются партизанские отряды численностью от 50 до 600 человек, которые действуют в отдельных провинциях при поддержке всего местного населения. Эти мобильные отряды проводят довольно успешные операции, их внезапные атаки на французов нередко оканчивались установлением контроля над целыми провинциями. В 1811–1812 гг. отряды герильерос стали использовать методы регулярной армии. Численность таких отрядов увеличивается до 3–6 тысяч человек. Вступая в сражения с французскими частями, эти отряды оказывались более уязвимыми и иногда борьба французов с ними была успешной. Герилья выявила много талантливых вождей партизанских отрядов – выходцев из народа. Имена многих вождей герильерос таких, как Франсиско Мина, Ласи, Эрольес, Хуан Мартин Диас, Хуан Порлиер были известны в целых провинциях и за их пределами. За умелые действия против французских войск некоторые партизанские вожди получили звания генералов, полковников. Но до 1812 г. французы все же удерживали Испанию.

Кадисские кортесы. Конституция 1812 г.

Вина за неудачи в войне с французами в значительной степени лежала на Центральной хунте. Она оказалась неспособной организовать отпор им. Вызывала возмущение в стране и консервативная социальная политика Центральной хунты.

Поэтому уже в конце 1808 г. стали раздаваться требования созыва кортесов, которые могли бы не только взять на себя организацию войны за независимость, но и признали и законодательно утвердили те революционные преобразования, которые проводились местными хунтами. Центральная хунта, аристократическая по своему составу, долго противилась этому. И только под давлением обстоятельств она была вынуждена уступить.

В начале 1810 г. французы попытались штурмом взять Кадис – единственный город, остававшийся неоккупированным. Попытка эта окончилась неудачей. Но члены Центральной хунты были напуганы, покинули город, перебравшись на остров де Леон, расположенный в бухте Кадиса. Здесь они и заявили о самороспуске, предварительно объявив решение о проведении выборов в однопалатные учредительные кортесы. В выборах могли участвовать испанцы не моложе 25 лет. Провинциальные хунты и крупнейшие города должны были послать по одному своему представителю в кортесы. Предполагалось и представительство от колоний. Организация и проведение выборов на территории, занятой французами, были невозможны. Но так как в Кадисе находились жители всех провинций, те, кто не желал оставаться под властью французов и эвакуировался в этот город, то и в кортесах оказались представленными все испанские провинции. И это была наиболее прогрессивная часть испанского общества. В составе кортесов были и консервативные элементы, но они были в явном меньшинстве. Среди депутатов были священники, крупные землевладельцы, представители мелкопоместного дворянства, юристы, высшие чиновники, офицеры армии и флота, профессора, купцы, писатели, врачи. Представителей крестьян, рабочих, ремесленников в составе кортесов не было.

24 сентября 1810 г. кортесы начали свою работу на о. де Леон, а после устранения угрозы захвата Кадиса перебрались в город.

В кортесах сразу же развернулась борьба, разделившая всех депутатов на три группировки: сервили, или раболепные, добивавшиеся сохранения абсолютной монархии и привилегий короля, феодалов и церкви; либералы – сторонники буржуазных свобод; колеблющаяся средняя группировка, в которую входило большинство депутатов от американских колоний, поэтому членов этой группировки стали называть “американцами”.

Важнейшим документом, выработанным кадисскими кортесами, была конституция. Еще до ее принятия кортесы издали несколько важных законов, в том числе об отмене большей части феодальных поборов с мелких землевладельцев и об уравнении в правах жителей колоний и метрополий.

Конституция была утверждена кортесами 19 марта 1812 г. Ее важнейшим положением было провозглашение принципа верховенства народа. “Испанская нация свободна. Она не есть и не может быть наследием никакой фамилии, никакого лица. ... Носителем верховной власти является нация, которой поэтому принадлежит исключительное право устанавливать основные законы”. Высшим законодательным органом страны конституция объявляла однопалатные кортесы, избираемые всеобщим голосованием один раз в два года. Правом голоса обладали мужчины, достигшие 25-летнего возраста. Не имели избирательного права банкроты, преступники и домашняя прислуга. Кортесы должны были заседать не менее трех месяцев ежегодно. В перерывах между сессиями кортесов за исполнением законов наблюдала избранная кортесами Постоянная комиссия. Она же при необходимости объявляла о созыве внеочередной сессии кортесов. Король не мог распустить, отсрочить созыв или созвать на внеочередное заседание кортесы. Он не имел права присутствовать на заседаниях парламента. Депутаты объявлялись неприкосновенными. Им запрещалось принимать от короля какие-либо награды, пенсии или почетные отличия. Они не могли избираться дважды. Жалование они получали от провинций. В сферу полномочий кортесов входило установление по предложению короля ежегодного состава вооруженных сил, охрана свободы печати, утверждение государственного бюджета и плана народного просвещения.

Исполнительная власть, по конституции, принадлежала королю и правительству. Король должен был присягать на верность конституции. Он назначал министров, но ответственны они были перед парламентом. Король утверждал законы, принятые кортесами. Он обладал правом вето, но, если кортесы дважды подтверждали свое первоначальное решение, закон вступал в силу. Король имел право объявить войну и заключить мир, подписывать договоры с иностранными государствами. Все международные акты, подписанные королем, подлежали утверждению кортесами.

Конституция предусматривала реформу судебных органов, которые объявлялись независимыми от короля и правительства. Государственные чиновники не могли быть депутатами.

Кадисская конституция 1812 г. была отражением передовой мысли тогдашней Испании. Она не провозглашала республику (республиканцев в Испании тогда было мало), но она устраняла абсолютную монархию, а всеобщее избирательное право гарантировало народное представительство.

Антифеодальный характер конституции диктовал необхо-димость выработки декретов, которые устранили бы противоречие между декларированным конституцией государственным строем и феодальным укладом. Кортесы издали декреты о ликвидации инквизиции, об отмене церковной десятины, о закрытии ряда монастырей, о ликвидации цехов и гильдий.

Но этого все же было недостаточно. В стране с массой безземельного крестьянства наиважнейшим был вопрос об аграрной реформе, которая устранила бы крупное феодальное землевладение. Но дебаты в кортесах по этому вопросу были бесплодными. Не только раболепные, но и часть либералов выступили против ликвидации феодальной собственности. Приняв декрет об отмене сеньориальных прав феодалов, о предстоящей продаже королевских и общинных земель и передаче их участникам войны за независимость и безземельным крестьянам, кадисские кортесы на этом и остановились.

Не смогли они на уровне передовой мысли решить и церковный вопрос: Конституция 1812 г. объявляла католическую религию единственно верной религией испанской нации. Сохранена была и церковная цензура.

Несмотря на эти недостатки Конституция 1812 г. и другие законодательные акты кадисских кортесов свидетельствовали о серьезной победе новой Испании над старой. Но пока шла война, пока страна была оккупирована, о введении Конституции в действие не могло быть и речи.

Окончание войны за независимость и революции

Положение французов, не знавших покоя из-за партизанской войны, стало еще более сложным, когда Наполеон Бонапарт начал завоевательный поход в Россию. Чтобы его осуществить, Наполеон перебросил часть войск из Испании на Восток. Это открывало более благоприятные перспективы в борьбе с оккупантами в Испании. К тому же Испания укрепила свое международное положение, подписав в июне 1812 г. в Великих Луках договор с Россией о совместной борьбе против французов.

Французская армия стала терпеть одно за другим поражения от испанцев и англичан. От французов был освобожден Мадрид, снята осада Кадиса, освобождены несколько районов. Когда же наполеоновская армия была разгромлена в России, дело пошло еще

быстрее. Весной 1813 г. французы, теснимые испанцами и англичанами, откатились за реку Эбро, в июне 1813 г. в сражении у Витории (Страна Басков) объединенные испано-английские силы под командованием Веллингтона нанесли серьезное поражение французам. 7 ноября 1813 г. испано-английские войска вступили на территорию Франции. Наполеон был крайне недоволен. Жозефа он посадил в крепость. Пытаясь спасти свое положение, Наполеон в ноябре 1813 г. заставил Фердинанда, в течение всей войны находившегося во Франции, подписать договор в Валансе, согласно которому Фердинанд получал испанский престол, но обязывался разорвать отношения с Англией. Кортесы, переехавшие в это время уже в Мадрид, отказались признать договор в Валансе, они опубликовали специальную декларацию, обязывавшую Фердинанда перед кортесами присягнуть конституции, чтобы его права на престол были признаны нацией.

Подводя итоги драматических событий 1808–1814 гг., следует отметить, что решающую роль в разгроме французских войск сыграли не регулярная испанская армия и не англичане, возглавляемые герцогом Веллингтоном, а испанские партизаны. Партизанская война выдвинула много новых героев: генералов Франсиско Мину и Хуана Мартинеса Диаса, больше известного под именем “Эль Эмпесинадо” (“Упорный”), полковников Ласи и Гарсию Наварро и др. Все они были выходцами из низов и впоследствии приняли участие в политической борьбе, разгоревшейся в Испании.

Необходимо обратить внимание и на тот примечательный факт, что знаменем испанских герильерос был испанский король в изгнании Фердинанд VII, который казалось бы совсем этого не заслуживал. Но в этом не было противоречия. Большинство испанцев того времени считали Фердинанда VII своим законным монархом и поэтому именно с ним связывали свои надежды на возрождение страны. Наполеон и Наполеониды, которые пытались насильно реформировать страну, были с их точки зрения узурпаторами и дьяволами. Традиционное сознание преобладало в умах испанского народа.

Однако в то же время война за независимость и первая революция показали наличие в Испании других сил, готовых к преобразованиям. Им даже удалось добиться в начале XIX в. некоторых успехов. К их числу следует прежде всего отнести принятие 19 марта 1812 г. в Кадисе конституции, предусматривавшей установление в Испании конституционной монархии и провозгласившей принцип разделения властей. И то, и другое не являлось чем-то новым в тогдашнем конституционном праве. Уже действовала американская Конституция 1787 г., с ее приоритетом естественных прав человека, были широко известны французские конституции 1791 и 1793 гг., прецедентное право фактически создавало подобную же систему в Англии. Однако для Испании существенное ограничение власти короля через введение системы разделения властей было поистине революционным событием. Кадисские законодатели замахнулись на святая святых испанской великодержавности – абсолютную монархию.

Кроме того, нельзя забывать и о законах, которые были изданы вслед за принятием конституции, как бы в ее исполнение. Ликвидация инквизиции, церковной десятины, закрытие монастырей, продажа королевских и общинных земель, отмена феодальной системы аренды земли и работорговли – все эти меры были призваны создать более благоприятные условия для продвижения Испании вперед, по пути прогресса.

Но конституция принималась в условиях оккупации всей страны французами, депутаты кадисских кортесов никем не избирались и скорее представляли самих себя, чем всю нацию. Кроме того, сторонников старого порядка (сервили) в кортесах было довольно много. Поборники свобод, сторонники Новой Испании (либералы) буквально вырывали у них каждую прогрессивную статью Конституции. Именно поэтому новый основной закон страны сохранял католицизм как единственную и обязательную для всех испанцев религию, а в социально-экономическом законодательстве не затрагивалось помещичье землевладение.

И это было не единственное поражение либералов той поры. Главный их проигрыш состоял в том, что они не видели или не хотели видеть, что не имеют и не могут иметь массовой поддержки. Традиционная Испания в начале XIX в. была сильнее. Это стало очевидным, когда Фердинанд VII после шестилетнего отсутствия вернулся в 1814 г. в страну. 4 мая 1814 г. он опубликовал манифест, объявлявший Конституцию 1812 г. “порождением французской революции, анархии и террора”, а посему аннулировал ее и другие законодательные акты кортесов. Министры и депутаты-либералы были подвергнуты репрессиям. Надо отметить, что возвращение к абсолютизму не вызвало особого возмущения в испанском народе. Либералы же никогда не простили Фердинанду этого декрета. Традиционная Испания пока победила, но и сторонники нового не собирались сдаваться.

Вся борьба была еще впереди. Революции и реформы в XIX в. то примиряли, то разводили две Испании, пока во второй половине XX в. не был найден достойный компромисс в политической, экономической и социальной сферах. Силовой путь решения испанских проблем оказался тупиковым. Но это стало очевидным и понятным политикам и народу лишь в 70-е гг. XX в., когда удалось найти компромисс между традициями и новыми реалиями жизни. А пока XIX в. не сулил никому спокойной жизни.

Все эти странности пока не смущали Наполеона. По мнению императора, испанская «глава» шла к счастливому завершению. Вполне довольный ходом событий, он выехал из Байонны в Париж и здесь получил известие, потрясшее его.

19 июля 20-тысячный французский корпус генерала Дюпона был окружен примерно 32 000 испанцев под командованием генерала Кастеньоса в районе Байлена. Пьер Дюпон, считавшийся первым и наиболее заслуженным претендентом на маршальский жезл, после неудачных и неуверенных маневров, не исчерпав всех возможностей к сопротивлению, капитулировал в чистом поле 22 июля. Испанцы взяли в плен около 18 000 французов. Гарантии безопасного перехода во Францию были ими незамедлительно нарушены: безоружные французы, которые не были зарублены на месте, оказались в тюрьме, где большинство из них погибло. Только генералы и старшие офицеры получили право вернуться на родину.

Байленская катастрофа стала не только позором империи. «Он опозорил наши знамена, опозорил армию», - повторял много раз Наполеон, требуя предать Дюпона суду. Но главное значение этих событий состояло в другом: весть о Байлене разнеслась по всей Европе. Особенно сильно она отозвалась опять-таки в Австрии, где с лихорадочной энергией форсировали начатые раньше преобразования своих вооруженных сил. Император Франц издал один за другим указы о формировании резерва действующей армии, об организации ландвера, о всеобщей мобилизации. Известия из Испании внушали австрийцам мысль воспользоваться затруднительным положением Франции и самим перейти в наступление. Австрия увидела, что у Наполеона неожиданно оказался не один фронт, а два, и что этот новый испанский фронт будет отныне очень ослаблять его на Дунае. Французский император тоже понял, что теперь поднимут голову все враждебные ему силы.

Байлен доказал, что наполеоновская армия перестала быть непобедимой. Она сдается в плен храбрым. Этот факт удесятерил силы испанского национально-освободительного движения. Вскоре французские гарнизоны стали островками в море ведшейся с исключительной жестокостью войны. Жозеф бежал из Мадрида, оккупационная армия была отброшена за реку Эбро. Войска Жюно в Португалии оказались отрезанными от главных сил.

Известие о Байлене вдохнуло мужество и в португальцев. Через две недели после капитуляции Дюпона вся Португалия была охвачена восстанием. 6 августа севернее Лиссабона высадился 17-тысячный английский экспедиционный корпус под командованием сэра Артура Уэлсли, будущего герцога Веллингтона. Жюно со своей небольшой (у него осталось 14 000 человек) и полуразложившейся, как и ее шеф, армией был бессилен преодолеть возраставшие опасности. «Я не узнаю человека, прошедшего выучку в моей школе», - отозвался о действиях своего старого друга Наполеон.

21 августа Жюно дал неудачное сражение под Вимейром, и уже ничего не могло его спасти. 30 августа он подписал акт о капитуляции в Синтре на условиях, что французы на британских транспортах будут эвакуированы морем на родину.

Синтра дополнила Байлен. Две капитуляции императорской армии за два месяца - можно ли было сомневаться в значении этих событий? Вся Германия пришла в движение. Трех лет французской оккупации в союзных и завоеванных германских государствах было более чем достаточно, чтобы повсеместно пробудить ненависть к иностранным пришельцам. В самой Испании в сентябре 1808 года для руководства страной и военными действиями была создана Центральная хунта. В Португалии генерал Уэлсли за то, что он отпустил французов, был отозван в Лондон и на его место назначен прибывший с подкреплениями генерал Джон Мур. В сентябре его 35-тысячная армия двинулась на Мадрид. На реке Эбро французов теснила 125-тысячная испанская армия.

Положение на Пиренеях становилось критическим. Наполеон в раздражении заметил по этому поводу, что его армией командуют, очевидно, почтовые инспектора. Он высылал в Испанию все новые подкрепления и готовился лично отправиться туда, чтобы принять командование.

Но сначала, чтобы удержать от войны Австрию, нужно было дать ей понять, что Александр I, связанный с Францией союзными обязательствами, вторгнется в австрийские владения с востока, пока Наполеон будет с запада идти на Вену. Для этого была затеяна эрфуртская демонстрация дружбы обоих императоров. Встреча в Эрфурте разочаровала Наполеона, русский царь был неуступчив и, хотя формально франко-русский союз оставался в силе, Наполеон знал, что вассальные короли не верят в его крепость и что Австрия тоже не верит. Нужно было покончить с испанскими делами как можно скорее.

19 октября французский император вернулся в Париж. К этому времени французы владели в Испании только севером страны до Эбро, а Португалия стала английской базой. Из Германии и Италии спешно перебрасывались войска на испанскую границу. Французское правительство объявило дополнительный набор новобранцев. В короткий срок за Пиренеями была сосредоточена 150-тысячная армия, включавшая императорскую гвардию и лучшие, отборные части. А польская дивизия, вместо того чтобы сражаться за свободу Польши, была направлена на юг - душить свободу Испании.

Французские газеты заявили, что «его императорское величество быстро приведет к разуму дикую испанскую чернь» и что эта война ведется ради безопасности Франции. Она призвана освободить Испанию от ига «тиранов моря... врагов мира» - Англии. «Английское золото, интриги агентов инквизиции... влияние монахов» объявлялись главными источниками смуты. Но в разговорах с глазу на глаз, без посторонних, Наполеон выражал свои мысли гораздо более откровенно: «Надо, чтобы Испания стала французской... Это ради Франции я завоевываю Испанию».

29 октября император покинул столицу; он сам стал во главе армии, двинувшейся в Испанию, чтобы смыть позор Байлена и Синтры. В начале ноября, имея под своим командованием 200 000 человек, Наполеон начал наступление против четырех испанских армий, развернутых на рубеже Эбро. С ним были лучшие солдаты империи: ветераны Маренго, Аустерлица, Иены - его гвардия. Самые прославленные полководцы - Ланн, Ней, Сульт, Бессьер, Сен-Сир - шли под командой императора. Наполеон бросил против Испании все лучшее, что он имел, и уже одно это доказывает, какое огромное значение французский император придавал сокрушению противника, которого вчера еще называл «испанской чернью».

Такой армии ничто не могло противостоять: ни регулярные части, ни партизанские отряды. 10 ноября при Бургосе Наполеон нанес испанцам страшное поражение; в ближайшие дни произошли еще два сражения, и испанская армия была, казалось, совсем уничтожена. Ее остатки откатывались под ударами железных полков. Правда, при переходе через горные хребты Сьерра-де-Гвадаррама французская армия натолкнулась на яростное сопротивление. Сражение при Сомоснерра 30 ноября, в котором особенно отличились польские полки, было выиграно ценой огромного напряжения. Дорога на Мадрид была открыта.

Испано-французская война. 1808-1814 годы.

4 декабря Наполеон вступил в столицу Испании и сейчас же объявил в стране военное положение и ввел военно-полевые суды. Одновременно за своей подписью император издал ряд декретов, отменявших феодальные права, суды инквизиции, сословные привилегии. Эти декреты имели ярко выраженное антифеодальное содержание, и их прогрессивный характер не вызывал ни малейших сомнений. Недостаток этих декретов был не в их характере, а в способе, которым они навязывались испанскому народу. Мадридские декреты не сыграли той роли, на которую рассчитывал Наполеон. Испанцы отмели их с порога: они не принимали их не потому, что они были недостаточно хороши, а потому, что это были декреты завоевателей.

Не задерживаясь в столице, французская армия двинулась на северо-запад. Император получил известия, что сэр Джон пытается выступить на Мадрид в обход французских войск. Наполеон пошел наперерез, стремясь отсечь британские экспедиционные силы от их опорной базы в Португалии.

1807 года развязал Наполеону руки в отношении Британии и её союзников, каковых на континенте оставалось, по сути, двое - Швеция и Португалия .

Российский император взялся разобраться со Швецией , в то время как задачу усмирения Португалии французскому императору пришлось решать самостоятельно. Наиболее эффективным способом давления на Британскую империю виделся подрыв её торговли. Португальские порты, всегда открытые для британских судов, представляли громадную брешь в задуманной Наполеоном системе континентальной блокады . Через 2 недели после свидания императоров в Тильзите в Лиссабон поступил ультиматум Наполеона, требовавший немедленно закрыть порты для англичан и вступить в войну на стороне Франции.

Португальцы, чьи дружественные связи с англичанами уходили вглубь веков , всячески тянули время. Ввиду того, что в Лиссабоне на это требование не согласились, между Наполеоном и Испанией состоялся тайный договор о завоевании и разделе Португалии. Договором в Фонтенбло (27 октября 1807 года) Наполеон подтвердил Годою своё намерение оккупировать север Пиренеев . Лично Годою за лояльность было обещано княжество на юге Португалии . 13 ноября было объявлено о низложении Браганского дома . Наполеон получил возможность ввести свои войска в Испанию, занять все пространство до реки Эбро и обменять его впоследствии на португальские земли.

Первое вторжение французов

1807 год

Ещё 17 октября 1807 года 25-тысячный 1-й наблюдательный Жирондский корпус генерала Жюно перешёл испанскую границу, а 12 ноября уже достиг Саламанки. Несмотря на утомление войск и недостаток продовольствия, Жюно, по приказанию Наполеона, на другой день двинулся дальше. Из Саламанки в Лиссабон ведут 2 дороги: одна через Сиудад-Родриго, Коимбру и Лерию по богатой местности, но кружная; другая, южная, кратчайшая, через Алькантару - Абрантес - Сантарем, но пролегающая по местам бесплодным, диким и пересеченным. Жюно избрал вторую, как сближавшую его с испанским корпусом, ожидавшим его в Алькантаре и демонстрировавшим к Гибралтару с целью отвлечь внимание Португалии. 18 ноября Жюно достиг Алькантары, от которой шёл 2 колоннами; дожди, плохие дороги, недостаток средств довели войска до бедственного состояния, мародерство солдат ожесточило жителей, которые мстили нападением на команды и отсталых. 24 ноября Жюно был в Абрантесе, заняв авангардом у Пунгеты переправу на реке Зезере.

В тот же день адмирал Сидней Смит, прибывший с английским флотом, объявил блокаду Лиссабона; королевский двор во главе с королём Жуаном VI сел на английские корабли и отправился в Бразилию .

Однако и положение Жюно было опасное. К 26 ноября он собрал в Пунгете едва 6 тысяч человек без артиллерии и обозов; тем не менее, он принял смелое решение идти со своим слабым авангардом в Лиссабон, которого и достиг 30 ноября с 11,5 тысяч человек, не встречая нигде сопротивления. Только через 3 недели собралось в Лиссабоне до 16 тысяч французов.

Испанские войска генералов Таранко и Солано заняли северные и южные провинции Португалии. Жюно вступил в управление страной, собрал 100 миллионов франков контрибуции, распустил половину португальской армии (36 тысяч человек), а из оставшихся - 12-тысячный корпус отправил во Францию, а 6 тысяч распределил по дивизиям своего корпуса, получившего название Португальской армии.

В конце 1807 года для поддержки последней в Испанию был отправлен II наблюдательный Жирондский корпус Дюпона (25 тысяч человек) и наблюдательный береговой корпус Монсея (24 тысячи человек). Дюпон занял Вальядолид, Монсей расположился в Бискайе. Кроме того, Восточная Пиренейская дивизия (12 тысяч человек) Дюгема собиралась в Перпиньяне и готовилась вступить в Испанию.

1808 год

Во время семейных раздоров в испанском королевском доме французские войска в Испании беспрерывно усиливались. Дюгем вошёл в Каталонию и овладел городами Фигерас и Барселона. Монсей продвинулся далее и стал за Дюпоном. Место Монсея заняла Западно-Пиренейская дивизия маршала Бессьера (19 тысяч человек), расположив свои гарнизоны в Памплоне и Сан-Себастьяне. Вскоре вся страна до реки Эбро была занята французами. Мюрат был назначен главнокомандующим.

Наполеон, при посредстве подкупленного Годоя, вмешался в семейные раздоры испанского королевского дома. Действуя в интересах французов, Годой убедил короля Карла IV в необходимости бежать из Испании в Южную Америку (по примеру португальского монарха). Однако по дороге к морю королевский двор был перехвачен в Аранхуэсе т. н. «фернандистами», которые добились отставки Годоя и передачи власти сыну короля - Фердинанду VII .

В то же время Наполеон направил Мюрата взять под контроль Мадрид . Французские войска двинулись к Мадриду, который и заняли 23 марта. Обоих испанских королей, отца и сына, Наполеон вызвал для объяснений в Байонну , куда они прибыли 30 апреля. После этого произошёл ряд интриг и давлений со стороны Мюрата. Оказавшись в плену у Наполеона, оба монарха отреклись от короны, и в результате всего этого произошло избрание на испанский престол брата Наполеона, неаполитанского короля Жозефа Бонапарта , а неаполитанский престол был передан Мюрату. Вступив в Мадрид, Мюрат распорядился выслать во Францию оставшихся членов королевской семьи.

Все эти события произвели сильные волнение в народе и спровоцировали народные возмущения 2 мая , которые были жестоко подавлены. Однако волна протестов покатилась по всем провинциям Испании, и в течение десятка дней вся Испания поднялась против французов, положив начало партизанскому движению . Во всех провинциях образовались правительственные хунты, севильская стала во главе, астурийская обратилась за помощью к Англии. Вооружённые жители становились в ряды армии, которая возросла до 120 тысяч человек. Генералу де-ла-Романа, находившемуся с 16-тысячным испанским отрядом в Дании, послано приказание возвратиться морем в Испанию. В Кадисе французская эскадра адмирала Розильи досталась испанцам. Дюгем был заперт в Барселоне.

Со своей стороны, Наполеон сделал распоряжения для обеспечения сообщений Мадрида с Байоной. Бессьеру приказано охранять эту дорогу и усмирить Бискайю и Астурию, а также наблюдать за Галисией, куда отступили войска из занятых французами провинций, соединившись с испанским корпусом, прибывшим из Португалии; Англия, снабжая Галисию деньгами и оружием, могла сама высадить десант в Корунье.

Испанские войска под Гибралтаром, сообщавшиеся с гарнизонами южных крепостей, севильская хунта и богатство Андалусии заставили Наполеона направить туда генерала Дюпона с 2 своими дивизиями и одной из португальских армий; против арагонских ополчений на Валенсию и Куэнсу был послан Монсей; на Сарагосу (узел путей из Франции в Мадрид) был направлен Лафевр-Денуэт (6 тысяч человек) из корпуса Бессьера; подвижные колонны охраняли сообщения Монсея и Дюпона со столицей. Французская армия (70 тысяч человек), прикрывая Мадрид, имела, таким образом, возможность угрожать важнейшим пунктам, сосредоточить против них превосходящие силы и сопротивляться 120 тысячам испанцев, хотя весьма разбросанным, но поддерживаемым всеобщим восстанием.

Бессьер, усмирив Бискайю и Кастилию и выслав дивизию к Сарагосе, направился против генерала Куэста, шедшего с 7 тысячами человек от Вальядолида к Бургосу, и разбил его 12 июня при Кабезоне; затем, узнав о соединении Куэсты с галисийской армией генерала Блэка, Бессьер двинулся против них (30 тысяч человек) и разбил 14 июля при Медина-дель-Рио-Секко. Блэк отступил в Галисию, Куэста - через Леон. Бессьер, преследуя Куэсту, занял Леон. Эта победа открыла дорогу в Мадрид новому королю Жозефу.

Лефевр, прибыв к Сарагосе 15 июля, вынудил генерала Палафокса , разбитого на переправах через Эбро (Тудела, Маллен), запереться в этой крепости . 29 июля дивизия Вердье (10 тысяч человек), высланная Бессьером, прибыла на поддержку в Каталонию, не обратив внимания на некоторые крепости, которые сделались опорными пунктами для народных ополчений. Монсей, направленный с 10 тысяч человек в Валенсию, разбил генерала Каро, который заперся в Валенсии, затем направился в провинцию Мурсию и разбил войска Сербелони; однако Монсей вынужден был вернуться в Сент-Клемент, ввиду начавшегося движения у него в тылу испанских ополчений.

Тем не менее, дела французов начали принимать благоприятный оборот. Жозеф прибыл в Мадрид с подкреплениями, победа Бессьера обеспечила столицу со стороны северных областей, Сарагоса была близка к сдаче, народный энтузиазм ввиду беспрерывных неудач стал слабеть, как вдруг неожиданная капитуляция 23 июля Дюпона (18 тысяч человек) в поле, окруженного при Байлене испанцами, дала делу новый оборот, расстроила планы Наполеона и снова подняла дух испанцев.

Жозеф, пораженный этим событием, покинул Мадрид и 1 августа отступил вместе с Монсеем за реку Эбро; Бессьер отошёл туда же; Вердье, успевший уже овладеть предместьями Сарагосы, был также отозван; Рейль от Жиронны отступил к Фигерасу, Дюгем, бросив обозы, заперся в Барселоне. Сосредоточив свои войска в Лиссабон, Жюно решил держаться там, противодействуя восстанию подвижными колоннами, что ему удавалось до прибытия англичан.

На помощь Португалии англичане отправили сэра Артура Уэллсли (позже лорд Веллингтон) с 9-тысячным корпусом на берег Галисии; к нему должен был присоединиться отряд (5 тысяч человек) Спенсера из Кадиса и 10 тысяч Мура из Швеции, действовавшие там против русских и уже вызванные оттуда. Главнокомандующим всеми этими силами был назначен генерал Дальримпл, комендант Гибралтара. Уэллсли отправился в Португалию, где, соединившись с отрядом Спенсера, высадился с 1 по 6 августа при устье Мондего.

Жюно, с целью задержать англичан до сосредоточения французских войск, выслал генерала Лаборда (31,5 тысяч человек) на Лейрию и генерала Луазона (7 тысяч человек) туда же из Абрантеса. Лаборда, предупреждённый англичанами, отступил к мысу Ролис, где, прикрывая дорогу на Лиссабон и сообщения с Луазоном, занял позицию; здесь он 17 августа выдержал упорный бой, после которого отступил к Торрес-Ведрасу, где уже находился Жюно (12 тысяч человек). Уэллсли (14 тысяч человек), имея в резерве португальцев (6 тысяч человек), дошёл 19 августа до Вимейру; 21 августа Жюно атаковал при Вимейру англичан, но, потерпев поражение, отступил к Торрес-Ведрасу. Жюно, предвидя скорое прибытие Мура в Португалию, угрожаемый восстанием в Лиссабоне и не надеясь соединиться с французской армией, уже отступившей за реку Эбро, предложил перемирие и капитуляцию, которая и была заключена 30 сентября во дворце Келуш . Согласно ей, Лиссабон был передан англичанам, а французские войска перевезены морем во Францию (в Киберон). При этом русская эскадра адмирала Д. Н. Сенявина , стоявшая в Лиссабонской гавани, вынуждена была отправиться в Англию и находиться там до заключения мира между Англией и Россией. Ровно за один месяц Португалия была очищена от захватчиков.

После удаления французов за реку Эбро в Аранхуесе составилась правительственная хунта; испанцы взялись за организацию вооружённых сил, за укрепление Жироны, Тарагоны, Сарагосы, Валенсии и Бадахоса; войска были разделены на 4 армии: левофланговая армия (30 тысяч галисийских войск, 8 тысяч генерала Романа, прибывшего из Дании, 7 тысяч астурийцев, всего 45 тысяч человек) генерала Блэка направлена через Бильбао против правого фланга французов на реке Эбро; центральная армия (Эстремадурская, генерала Галюццо и графа Бельведерского, 42 тысячи человек) - на центр французов, за ней в резерве кастильский корпус (12 тысяч человек) генерала Сен-Жана, для обеспечения столицы; правофланговая армия состояла из войск Кастаньоса (30-40 тысяч человек) и Палафокса (17 тысяч и ополчения 10 тысяч) и направлялась для охвата левого фланга французов и занятия Памплоны, действуя в связи с центральной; 4-я армия, Вивеса (30 тысяч человек), была собрана в Каталонии и назначалась для осады Барселоны. Кроме того, английские войска Мура (20 тысяч человек) выступили из Португалии в Корунью, соединились с английской дивизией Бэрда и предприняли наступательные действия. Таким образом, многочисленные, но разбросанные испанские войска намеревались предпринять наступление против 50 тысяч сосредоточенных французов; при этом войска были не обучены, начальники неопытны и несолидарны между собой, а распоряжения хунты, раздираемой несогласиями, не соответствовали обстоятельствам.

Тем не менее, Жозеф не воспользовался ошибками испанцев: Бургос и Туделу, прикрывавшие его фланги, вопреки приказанию Наполеона, оставил и расположил Бессьера (16 тысяч человек) у Понте-Лары, в центре - резервы (7 тысяч человек) и прибывший из Франции корпус Нея (43 тысячи человек) за рекой Лограньо, Монсея (17 тысяч человек) - на левом фланге, за рекой Арраго.

Второе вторжение французов

Между тем Наполеон, обезопасив себя со стороны Австрии и Пруссии союзом с Александром I в Эрфурте, решил лично отправиться в Испанию, куда большая часть его войск двинулась ещё в сентябре. Все силы, бывшие уже за Пиренеями и следовавшие туда, были распределены на 8 корпусов и резерв: I корпус - Виктора (28 тысяч человек), II корпус - Сульта (28 тысяч человек, бывших Бессьера), III корпус - Монсея (18 тысяч человек), IV корпус - Лефевра (20 тысяч человек), V корпус - Мортье (24 тысяч человек), VI корпус - Нея (29 тысяч человек), VII корпус - Сен-Сира (35 тысяч человек), VIII корпус - Жюно (19 тысяч человек), гвардия Вальтера, кавалерийский резерв Бессьера - всего до 250 тысяч человек.

В Испании Наполеон в первый раз встретился с несокрушимой силой народа, отстаивавшего свою политическую независимость. Он понял свою ошибку, направив первоначально в Испанию незначительные силы, составленные из конскриптов и сведенные в импровизированные части, и развил теперь необычайную деятельность, формировал новые части, стягивал часть войск из Германии и устраивал в Байонне склады всевозможных запасов. Реорганизовав свою испанскую армию и доведя её до указанного состава (250 тысяч), Наполеон в октябре решил перейти границу. План его был основан на разбросанности испанцев; ограничиваясь обороною на флангах, он решил прорвать слабый испанский центр и затем уничтожить разделенные части Испанской армии, разбросанные на 500 км, не имея общего главнокомандующего, исполняющие сложный план, имея дело с противником, почти равным по силам и более сосредоточенно расположенным.

Сведения о направленных к французам подкреплениях заставили испанцев торопиться с открытием военных действий. В конце сентября армия Блэка перешла в наступление, вытеснила французов из Бильбао и направилась им в тыл. 31 декабря IV французский корпус, занявший место II коруса, притянутого к центру, был атакован Блэком при Сорносе но, отбросив испанцев и преследуя их, снова занял Бильбао. I корпус был послан Наполеоном из Витории к Рейносе для обхода Блэка; II и VI корпуса, гвардия и резерв следовали к Бургосу; III корпус оставлен против Кастаньоса и Палафокса; V и VIII корпуса ещё следовали к Пиренеям.

Блэк 7 ноября без успеха атаковал при Генесе авангард IV корпуса и отступил к Эспиносе, где занял позицию. Виктор после 2-дневного боя заставил Блэка отступить, с потерею 10 тысяч человек, к Леону, где он едва собрал 15 тысяч человек. Сульт (II корпус) 10 ноября был встречен графом Бельведерским у Гаманаля, впереди Бургоса, испанцы потерпели поражение. Хотя Сульту, шедшему на Рейносу, и не удалось преградить отступление остаткам армий Блэка, но зато он очистил от вооружённых сил противника Бискайю, занял Старую Кастилию и Леон. Лефевр (IV корпус) пошёл в Вальядолид, а I корпус соединился в Бургосе с гвардией и VI корпусом. Узнав о движении Мура к Саламанке, Наполеон посылает 3 кавалерийские дивизии в Паленсию, для прикрытия себя с этой стороны, а VI корпус и дивизию из Аранды - через Сорию и Агреду в тыл армий Кастаньоса (андалузской) и Палафокса (арагонской). Ланн, получивший приказание действовать против их левого фланга, переправился через Эбро в Лодосе с 30 тысячами человек, атаковал арагонскую и андалузскую армии (45 тысяч человек) 25 октября при Туделе и разбил их. Палафокс с армией заперся в Сарагосе, а Кастаньос, собрав 12 тысяч человек в Калатаюде, направился через Сигуэнсу на Мадрид.

Теперь Наполеон, обеспеченный с флангов, направил I корпус, гвардию и резервную кавалерию 29 октября на Мадрид. Кастильская армия обороняла дефиле у Сомосьерры. Удачная атака гвардейских улан на батареи, поставленные поперек дефиле, прорвала центр испанцев и обратила их в бегство. 2 декабря французы подошли к Мадриду, а 4 декабря 1808 года он сдался.

Между тем Мур (19 тысяч человек) 12 ноября занял Саламанку. 28 ноября Бард высадился в Корунье. Получив известие о взятии Мадрида и обособленном расположении II корпуса в Сальдане, Мур соединился с отрядом Барда 20 декабря в Майорге и, имея 25 тысяч человек, направился в Саагун с целью напасть на Сульта. Наполеон, узнав об этом в тот же день, выступил 22 декабря из Мадрида с VI корпусом, гвардией и резервной кавалерией на Тордесильяс, намереваясь отрезать Мура. Жюно, вступившему уже в Бургос, приказано было подкрепить Сульта; часть конницы осталась в Мадриде; Лефевр занимал Талаверу, а I корпус - Толедо.

27 декабря Наполеон прибыл в Медину-де-Риосеко; однако Мур (80 тысяч человек) успел вовремя отступить. Наполеон следовал за ним до Асторги, а дальше Сульт и Жюно (всего 35 тысяч человек). Ней следовал в виде резерва несколько позади. С остальными войсками Наполеон 1 января вернулся в Вальядолид. Мур достиг 12 января Коруньи с 19-тысячной расстроенной и утомленной армией. Неприбытие для посадки флота, задержанного погодой в Виго, заставило Мура принять сражение. 16 января Сульт атаковал его, но без успеха. Мур был смертельно ранен, но его войска успели сесть на суда; 20 января Корунья сдалась французам.

Во время движения Наполеона к Асторге остатки андалузской и кастильской армий приблизились к Мадриду, но Лефевр, перейдя Тахо в Альмарасе, опрокинул их на Мериду, а Виктор разбил 13 января при Уклесе герцога Инфантадо, преемника Кастаньоса, и захватил 30 орудий и 8 тысяч пленных. После сражения при Туделе III корпус, принятый Жюно, и V корпус, всего 40 тысяч человек, под командованием Ланна, приступили к осаде Сарагосы .

Сен-Сир (VII корпус) в ноября вступил в Каталонию (20 тысяч человек) для освобождения запертого в Барселоне Дюгема (15 тысяч человек). Сен-Сир для обеспечения своих сообщений осадил крепость Рос и овладел ей 3 декабря. После этого он принял смелый план: оставив в тылу свою артиллерию и дивизию Рея для обеспечения тыла, с 17 тысяч человек (продовольствие на руки на 4 дня, патронов 50 на ружье, все остальное навьючено на артиллерийских лошадей) он двинулся через 40-тысячную армию Вивеса в Барселону. Благодаря искусно исполненному маршу Сен-Сиру удалось миновать высланные ему навстречу испанские отряды и достигнуть Гостальриша.

Вивес, сняв осаду Барселоны, двинулся с 15 тысячами человек на Сен-Сира. 16 декабря при Кардеде без выстрела в глубоких колоннах, атакою в штыки, Сен-Сир опрокинул испанцев, захватив всю артиллерию и боевые припасы, в которых так нуждались французы. Затем, соединившись с Дюгемом, Сен-Сир преследовал Вивеса, настиг его 21 декабря при Молино-дель-Рей и снова разбил испанцев. Рединг, сменивший Вивеса, в течение 10 дней был разбит 16 февраля при Луканье и 25 февраля при Альковере и отступил к Таррагоне.

Таким образом, за 2 месяца Наполеон рассеял 3 армии, занял столицу, вынудил Мура оставить Испанию, вел осаду Сарагосы и усмирил Каталонию. Точность расчетов Наполеона, быстрота и энергия исполнения представляют выдающийся пример подготовки и ведения операций. Группировка его сил представляет высокий образец военного искусства; ни одно сражение, в случае проигрыша, не нарушило бы плана Наполеона и не помогло бы испанцам. Сопротивление испанцев не могло бы долго продолжаться, средства истощились, дух народа упал, французы готовились уже вторгнуться в Андалусию и Португалию, как предстоящая война с Австрией вызвала Наполеона в Париж, куда отправлена и гвардия из Вальядолида.

1809 год

Сарагоса, защищаемая 20 тысячами регулярных войск и 40 тысячами жителей, под командованием Палафокса, держалась против III (Монсея) и V (Мортье) корпусов. Наконец, после знаменитой в истории обороны, крепость 21 февраля пала.

III корпус остался в Арагоне, V корпус отправлен в Кастилию. Наполеон, отъезжая во Францию, предписал: Сульту (II и VIII корпуса, 47 тысяч человек) занять Португалию; Нею (VI корпус, 18 тысяч человек) обеспечить тыл Сульта, занимая Галисию; Виктору (I корпус, 25 тысяч человек) из Талаверы направиться долиной реки Тахо к Лиссабону; дивизии генерала Лаписса (9 тысяч человек) идти на Алмейду и содействовать прочим войскам.

Португальская армия Фрейра (25 тысяч человек), сформированная англичанами, располагалась впереди Браги и прикрывала северную границу Португалии; генерал Сильвейро с остатками корпуса Романы и ополчением (всего 15 тысяч) занимал провинцию Трас-ос-Монтес; генерал Крэдок (6 тысяч англичан) прикрывал Лиссабон со стороны Алькантары.

Сульт, в начале февраля, прибыл в Туи (к реке Миньо). 1 марта его авангард, следуя через Оренсе, разбил при Монт-Алегре испано-португальские войска. Романа отступил в Испанию, а Сильвейр к Шавесу, где 18 марта капитулировал. 20 марта французы, разбив войска Фрейра, заняли Брагу. 29 марта Сульт штурмом взял Порту. Затем высланные Сультом отдельные отряды заняли Виану, Валенсу, Брагансу и другие важные пункты. Устроив прочную базу в Порту, Сульт стал выжидать известий от Лаписса и Виктора, которые должны были действовать в связи с ним.

Между тем Себастьяни, принявший IV корпус от Лефевра, наблюдал за остатками (12 тысяч человек) андалусской армии, а Виктор, находясь в Талавере, готовился к походу в Португалию, но движение его задерживалось Эстремадурской армией Куэсты (24 тысяч человек). 27 февраля при Сьюдад-Реале Виктор разбил эту армию, отняв всю артиллерию.

После соединения Куэсты с герцогом Альбукерским силы его снова возросли до 25 тысяч. Тем не менее, 28 марта Виктор снова разбил их при Медельине. Войска Куэсты рассеялись, а он сам с несколькими батальонами отступил в Андалусию, где начал формировать новую армию. Французы заняли Мериду.

Лаписс, сделав неудачную попытку напасть на Сьюдад-Родриго, окруженный восставшими, двинулся через Алькантару к Мериде на соединение с Виктором.

Однако, несмотря на эти успехи французов, положение Сульта в Португалии сделалось опасным. Сильвейра стал тревожить его тыл; Веллингтон, принявший командование над всеми английскими войсками, вновь высаженными (25 тысяч человек) в Португалии, начал действовать наступательно. Ней, занятый охранением портов и войсками Романы в Астурии и Южной Галисии, не мог поддержать Сульта.

Между тем Веллингтон, расположив дивизию Макензи в Абрантесе для обеспечения Лиссабона против Виктора, удерживаемого новой армией Куэсты (30 тысяч человек), сам двинулся (15 тысяч англичан, 10 тысяч португальцев) к Порут, а генерала Бересфорда направил на Ламего. 12 мая Веллингтон подошёл к Порту, который был занят (12 тысяч человек) Сультом, а генерал Луазон (6 тысяч человек), действовавший против Сильвейры, стоял в Раго, после своей переправы в Амаранте через реку Тамиго. 13 мая англичане, переправившись через Дуро, вынудили Сульта к отступлению из Порту; он пошёл на Амаранте, надеясь соединиться с Луазоном, но узнав, что Луазон уже был вытеснен Сильвейром и Бересфордом из Амаранте, направился в Вимаренс. Здесь Сульт, пожертвовав своей артиллерией и тяжестями, пробрался горными тропами в Вимаренс, где и соединился с Луазоном и Лоржем, вышедшим из Валенсы. Затем Сульт двинулся через Ланхосе в Руибаэнск, но там узнал, что Бересфорд готовится преградить ему дорогу. Бросив последнюю артиллерию (Луазона) с голодной и расстроенной армией по едва проходимым тропам, Сульт пошёл через Монт-Алегро в Оренсе, куда и прибыл, с потерею 2 тысячи человек и 57 орудий, 19 мая, сделав в 8 дней в непрерывных боях 170 километров.

Двинувшись затем в Луго, 23 мая Сульт освободил блокированную здесь войсками Романы французскую бригаду, поддерживавшую связь между Леоном и Галисией. Здесь Сульт соединился с Неем. Они скоро очистили Галисию. Сульт для укомплектования своего корпуса приблизился к Мадриду и к Виктору и вступил в Леон, а 2 июля занял Самору.

Недостаток продовольствия и опасность, угрожавшая Мадриду, где Жозеф мог противопоставить не более 50 тысяч соединениям Веллингтона и южных испанских армий, побудили Нея собрать все гарнизоны Галисии и также двинуться к Мадриду. 8 июля он прибыл в Асторгу. Виктор, занимавший Алькантару, узнав об отступлении Сульта и движении Куэсты к Альмарасу, снова отошёл к Талавере.

После отступления Сульта из Португалии Веллингтон двинул все свои войска на юг против Виктора, оставив Бересфорда для защиты северо-востока Португалии. Переговоры с Куэстой и хунтой задержали его до 27 июня в Абрантесе. Веллингтон, не зная о движении Сульта к Саморе, соединился в Опорозе только с Куэстою и следовал правым берегом Тахо за Виктором, отступавшим за реку Альберес. Жозеф, оставив 3 батальона для обороны Мадрида, с остальными войсками поспешил на помощь Виктору. Себастьяни, оставив небольшой отряд против Венегаса и 2 тысяч человек в Толедо, присоединился к ним же (всего 40 тысяч человек). Сульт с II, V и VI корпусами двигался к Пласенсии с целью, сосредоточив войска в Саламанке, действовать на сообщения Веллингтона с Лиссабоном.

Несмотря на советы Сульта, убеждавшего короля выждать содействия его 50-тысячной армии, Жозеф решил немедленно атаковать. Куэста, шедший впереди Веллингтона, был отброшен авангардом Жозефа к Талавере, где Веллингтон, заняв сильную позицию, принял его на себя. Атака Виктора 27 июня не удалась, также безуспешны были все усилия французов и 28 июня, потеряв около 8 тысяч человек и 8 орудий, французы отступили. Себастьяни отошёл к Толедо, Жозеф к Мадриду, а Виктор остался за рекой Альберес.

Однако движение Сульта ставило Веллингтона в трудное положение, а потому он направился против него, но, убедившись вскоре, что Сульт его значительно превосходит в силах, отступил через Арзобиспо на левом берегу Тахо. Куэста, оставленный против Виктора, также отступил и сдал командование Егии. Веллингтон, отойдя после перехода реки Тахо в Трухильо и потеряв время в несогласиях с хунтой, удалился в Бадахос, а оттуда в Португалию. Часть испанских войск последовала за ним, а другая присоединилась к Венегасу. Не надеясь на своих союзников и желая иметь опорный пункт, который в случае неблагоприятных обстоятельств позволил бы ему удержаться до прибытия подкреплений, а также обеспечить свою амбаркацию, Веллингтон приступил к сооружению знаменитого в истории Торрес-Ведрасского лагеря.

Жозеф не воспользовался создавшимся благоприятным положением для перехода в наступление и предпочел ожидать отправленных к нему после Ваграмского сражения подкреплений; поэтому II корпус остался в Пласенсии, VI корпус отправлен в Вальядолид. Ней действовал против отряда Вильсона и отбросил его через дефиле Банас в Португалию. Генерал Келлерман, прибывший с драгунской дивизией из Вальядолида, вместе с генералом Маршаном, принявшим VI корпус от Нея, остановил начавшиеся успехи испанцев, напав на них при Альбе, и снова занял Саламанку.

Себастьяни после сражения при Талавере поспешил в Толедо, куда приближался с армией Венегас. 11 августа Себастьяни, выйдя из Толедо, разбил при Альмонасиде испанцев, которые отступили за Сьерру-Морену. Маркиз Арейсага, принявший от Венегаса армию, усиленную до 60 тысяч человек, 19 ноября был разбит французами при Оканье.

В Каталонии, после сражения при Молино-дель-Рей, регулярная армия (40 тысяч человек) готовилась к наступлению. Рединг направил большую её часть (30 тысяч человек) к Вилафранке против французов, которые были широко расположены. Но, вследствие медлительности движения, Рединг позволил Сен-Сиру сосредоточить 22 тысячи человек, и, когда испанцы атаковали оба фланга французов, Сен-Сир 11 февраля прорвал слабый центр и опрокинул Рединга на Капеладос, занял Вальс и отрезал его от Таррагоны. Желая открыть себе туда путь, Рединг 25 февраля снова атаковал французов, но был отбит и потерял всю артиллерию. Часть его войск все же успела прорваться в Таррагону, а остальные отступили в Лериду и Тортосу. Сен-Сир, обложив Таррагону и простояв 6 недель, за недостатком продовольствия и осадных средств, отошёл к Вику, где и прикрывал осаду Жероны, затруднявшей своим положением сообщения французов между Перпиньяном и Каталонией.

Блэк, сменивший Рединга, укомплектовал свою армию войсками Мурсии и Валенсии и, воспользовавшись отступлением VII корпуса, двинулся к Арагону на III корпус, расположенный в районе Сарагосы. В начале апреля Блэк занял Альканис. Сюше, недавно принявший III корпус, был в трудном положении: кругом народное восстание и банды герильяс, войска корпуса (13 тысяч человек) разбросаны, осада истощила силы; тем не менее, 23 мая он атаковал Блэка при Альканисе, но был отбит. Получив подкрепления (5 батальонов) из Франции, Сюше снова атаковал Блэка и вынудил его бежать в Тортосу. Однако в конце августа Блэк двинулся на помощь Жероне и успел её снабдить припасами. Вторая такая же попытка Блэка не удалась. Блэк отступил к Тортосе, и Жерона 11 ноября сдалась Ожеро, сменившему Сен-Сира.

Позиционная борьба

1810 год

Покончив войну с Австрией, Наполеон снова направил в Испанию большие силы, с целью вытеснить Веллингтона из Португалии. Испания же, лишенная содействия англичан, могла противопоставить лишь остатки своих разбитых армий.

Все французские корпуса были укомплектованы, новый VIII корпус Жюно вступил в Испанию, генерал Друе формировал в Байоне IX корпус. Наполеон поручил Массене с II, VI и VIII корпусами (60 тысяч человек) действовать по правому берегу Тахо, а Жозефу с I, IV и V корпусами (50 тысяч человек) содействовать ему по левому берегу; но когда этот план должен был приводиться в исполнение, Жозеф, по совету Сульта, предпринял операцию, удалявшую его от цели, намеченной Наполеоном. Пользуясь победой при Окане, почти уничтожившей южную испанскую армию, Жозеф сосредоточил корпуса Виктора, Себастьяни и Мортье, гвардию и резервы Дессоля у северной подошвы Сиерры-Морены, отбросил правый фланг шедшего против него Аррицага и затем направил: Виктора - на Кордову, которая и была занята 22 января; Себастьяни - на Хаен и Гранаду; сам же с центром двинулся через Андухар к Севилье. Вместо того, чтобы идти к важному пункту, Кадису, Жозеф потерял время на овладение Севильей, которую и занял 31 января. Удовлетворенный этими успехами, он, сдав командование Сульту, возвратился в Мадрид.

В январе 1810 года маршал Сульт приступил к завоеванию Андалусии , выдавив повстанцев на крайний юг полуострова, в Кадис. Между тем сам Кадис сделался новым центром испанского правительства и новых формирований, поддерживаемых англичанами; Сульт же только 8 февраля появился перед Кадисом, но к этому времени Кадис был уже занят левым флангом армии Аррицага и сильно укреплен. Сульт окружил его с суши укрепленными линиями. Виктор расположился в этих линиях; Мортье стоял в Севилье; Дессоль - в Кордове и Хаене; на левом фланге Себастьяни наблюдал за Гренадой и Малагой. В военных действиях настало затишье.

Отдельные испанские отряды (Романы, Белестероса, Блэка, Мендизабеля и др.) наполнили всю Испанию и вели ожесточенную партизанскую войну, уклоняясь от столкновений с французскими подвижными колоннами; они всюду поднимали население к восстанию. Однако в Андалусии, благодаря искусному управлению Сульта, было спокойно.

В то время, когда Сульт действовал в Андалусии, Жюно (VIII корпус) занял Асторгу. Ней, вернувшись к своему VI корпусу, 11 февраля подошёл к Сьюдад-Родриго, но не смог его взять и отошёл к Саламанке. Ренье (сменивший Сульта) со II корпусом наблюдал у Алькантары за английским корпусом Гилля. Что же касается Массены, то он, с уходом Сульта в Андалусию, считал себя недостаточно сильным, чтобы предпринять решительные действия против Веллингтона, а потому решил подвигаться вперед более осторожно, пока Сульт будет в состоянии его подкрепить.

Массена снова осадил Сиудад-Родриго и взял его через 25 дней, 10 июля. 27 августа сдалась Альмейда. Веллингтон, занимавший до того Альмейду, отошёл в долину реки Мондего и стал держаться выжидательного образа действий; его войска располагались: Гилль (15 тысяч человек) - при Понтадегро; главные силы (30 тысяч человек) - при Целорико; резерв Лейта (10 тысяч человек) - при Томаре.

Массена, обеспечив свои сообщения взятием Альмейды, 16 сентября двинулся на Целорико. Веллингтон, притянув к себе Гилля, занял крепкую позицию при Бузако, прикрывая дороги на Коимбру и Лиссабон. Массена, притянув к себе Ренье, 27 сентября атаковал Веллингтона при Бузако, но был отбит с потерею 4150 человек.

Несмотря на это, Массена прошёл между морским берегом и левым флангом англичан и стал на их сообщении, а Веллингтон, вместо того, чтобы самому действовать на сообщения французов, поспешно отошёл к Торрес-Ведрасской позиции, куда и прибыл 1 октября, а к 19 октября сосредоточил там до 60 тысяч человек. Массена, имея 40 тысяч человек, не решился атаковать Веллингтона и ограничился бомбардированием. Его армия, удаленная от своих складов, терпела нужду. Англичане же, наоборот, ни в чём не нуждались, имея подвоз флотом.

В связи с этим Массена в середине ноября отошёл к Сантарему, где в конце декабря подошёл к нему IX корпус Друе. Веллингтон пошёл за ним, но, узнав об усилении Массены, не решился его атаковать и отошёл частью войск в укрепленный лагерь, а часть расположил по квартирам в окрестностях Лиссабона. Массена, не видя возможности улучшить своё положение и тем более атаковать Веллингтона, отошёл 4 марта 1811 года со своих позиций перед линиями Торрес-Ведрас и в конце марта достиг Целорико, а оттуда Гуары, с целью там остановиться. Однако Веллингтон сильно преследовал французов, а потому Массена через Сиудад-Родриго отошёл к Саламанке. Веллингтон обложил Альмейду, а для прикрытия осады занял позицию у Фуэнте-де-Гонор. 3 и 5 мая Массена неудачно атаковал Веллингтона и снова отошёл к Саламанке.

В Арагоне Сюше после сражений при Марии и Белхите, водворив спокойствие в стране, занялся приведением в порядок своих войск. Готовясь к покорению пунктов по нижней Эбро, он получил приказание Жозефа, занятием Валенсии, облегчить действия южной армии. В начале марта Сюше, разбив Каро, подошёл к Валенсии, но, не будучи в состоянии ею овладеть, возвратился к Сарагосе и в начале апреля обложил Лериду. Генерал Одонель, прибывший из Таррагоны на помощь Лериде, был разбит 23 апреля при Маргалесе. 13 мая Лерида взята штурмом.

Наполеон, недовольный действиями Ожеро в Каталонии, сменил его Макдональдом и приказал последнему овладеть Тортозой и содействовать Сюше. Однако Сюше уже упредил приказание Наполеона и обложил Тортозу с правого берега Эбро. Макдональд, отвлеченный набегами гверильясов, мог только к декабрю оказать помощь Сюше одной дивизией, а остальными войсками обложил Таррагону. Тортоза сдалась 2 января 1811 года.

Таким образом, обширные предначертания Наполеона не были все выполнены. Массена не мог вынудить Веллингтона оставить полуостров. Сульт действовал очень осторожно, не овладел Кадисом и не обеспечил свой правый фланг, оставив в руках испанцев крепость Бадахос. Вся страна была в восстании, банды гверильясов наполнили все государство, весьма затрудняли действия французов и прерывали сообщения. Несмотря на огромные силы, введенные в Испанию, было мало надежды на скорое окончание войны.

1811 год

В начале 1811 года к Веллингтону прибыли подкрепления из Англии, что побудило его к наступлению. В начале января Сульт, согласно приказанию Наполеона оказать помощь Массене против Веллингтона, для чего предварительно овладеть важной крепостью Бадахос, предприняв осаду Оливенцы и Бадахоса. Первая пала 22 января, после чего Сульт все усилия сосредоточил на Бадахосе, занятом 10 тысячами войск Манехо.

Узнав о движении Сульта, Веллингтон немедленно послал в Эстремадуру из Торрес-Ведраса отряд (10 тысяч человек) Мендизабеля (вместо умершего Романы), который и вошёл в Бадахос, так как Сульт, выделив отряды, имел под рукою лишь 15 тысяч человек, которыми не мог вполне обложить крепость, а держал войска только на левом берегу Гвадианы. Общая вылазка Мендизабеля, вскоре после его прибытия, была французами отбита, после чего он, чтобы не дать своему большому гарнизону съесть запас провианта, двинулся по правому берегу и занял за Геборой наблюдательную позицию. Сульт тотчас же воспользовался этим разделением сил: в ночь на 19 февраля, переправившись через Гвадиану, нанес Мендизабелю поражение (из 10 тысяч человек едва 1,5 тысячи было собрано в Эльвасе). Вскоре, 11 марта, Бадахос сдался.

Однако покушение англо-испанцев против Кадисского блокадного корпуса не позволило Сульту воспользоваться одержанным успехом. Ещё 20 февраля 6 тысяч англичан и 8 тысяч испанцев генералов Грагама и Лапены были отправлены морем из Кадиса в Тарифу с целью атаковать, в отсутствие Сульта, войска Виктора. 5 марта они атаковали Виктора и Шикланские линии. Виктор намеревался уже отступить, но несогласия между Грагамом и Лапеной избавили его от этого, и ему не пришлось бросать осадный парк.

Сульт, оставив Мортье в Бадахосе, с несколькими батальонами резерва поспешно двинулся в Андалусию, что было очень своевременно, так как этим он отклонил Бальестероса от движения его с низовьев Гвадианы в Севилью; Бальестерос был разбит 12 апреля Мортье, который, выйдя из Бадахоса, овладел 16 и 20 марта Кампо-Маиором и Альбукерком. Однако эти успехи запоздали оказать помощь Массене против Веллингтона; Массена с 4 марта уже начал своё отступление.

В это время Веллингтон, преследуя Массену, отправил 20 марта Бересфорда (25 тысяч человек) на помощь Бадахосу. Когда 23 марта Бересфорд подошёл к Понталегро, Латур-Мобур, сменивший Мортье (отозванного во Францию), отошёл через Лерену к Фуенто-де-Кантос, где соединился с Сультом; отступая, он оставил гарнизоны в Бадахосе и Оливенце. Бересфорд, соединившись с испанскими войсками, действовавшими в Гвадиане, осадил и 15 апреля взял Оливенцу.

В начале мая Веллингтон лично явился к Эстремадуре и 3 мая осадил Бадахос, выдвинув для прикрытия осады Бересфорда на позицию при Альбуере, на которой 16 мая был атакован соединенными силами Латур-Мобура и Сульта. Потеряв около 8 тысяч человек, Сульт отступил к Лерене, где получил также 8 тысяч подкреплений. Веллингтон, на основании донесений Бересфорда, предполагал, что Сульт соберет все свои силы для освобождения Бадахоса; поэтому, оставив Спенсера (18 тысяч человек) против Мармона, сменившего Массену, он двинулся на Гвадиану. Мармон мог воспользоваться удалением Веллингтона для решительных действий против Спенсера, но, вследствие приказания Наполеона о соединении с Сультом для совместных операций, двинулся фланговым маршем через Пласенцию и Альмарас, прикрывшись дивизиями, высланными к Сьюдад-Родриго, которые должны были также снабдить эту крепость запасами.

Одновременно и Сульт пошёл из Лерены через Альмендралежас, и оба, соединившись 17 июля в Трухильо, двинулись затем с 60 тысячами человек на Кампо-Маиор - путь отступления Веллингтона, но он успел отойти через Кампо-Маиор на нижнее течение Тахо, откуда в августе направился в Сиудад-Родриго и 5 сентября его обложил.

Между тем удаление Сульта и слабость французов, оставшихся в Андалусии, побудили Блэка (6 тысяч человек), отделившегося от Веллингтона, и Бальестероса осадить Севилью и Гренаду.

После ухода Веллингтона в Португалию Сульт оставил I корпус на реке Гвадиане и быстро возвратился в Андалусию. Мармон также вернулся на правый берег Тахо, оставив для связи с Сультом 1 дивизию в Алькантаре. 22 сентября в Таламесе он соединился с северной армией Дорсена, наблюдавшей на реке Дуро за северными областями; притянув же к себе дивизию из Алькантары, Мармон имел уже возможность вступить в бой с Веллингтоном и двинулся против него. Веллингтон уклонился от боя, снял осаду Сиудад-Родриго и отступил в Зегюбаль.

Однако в то время, когда дивизия из Алькантары двинулась на присоединение к Мармону на правом берегу Тахо, дивизия Жерара, оставленная на Гвадиане, была атакована корпусом Гилля (15 тысяч человек) при Айро-де-Молино (23 октября) и отступила с большими потерями. Сам же Мармон, хотя и преследовал Веллингтона при его отступлении на Зегюбаль, но не решился атаковать его на позиции и отступил к Саламанке, где и расположился на широких квартирах.

Веллингтон, узнав, что Мармон отправил 3 дивизии (10 тысяч Монбреня) в Аликанте для содействия экспедиции против Валенсии, подошёл 8 декабря к Сиудад-Родриго и 21 декабря овладел крепостью штурмом, прежде чем Мармон собрал свои разбросанные по квартирам войска и явился на выручку. Исправив укрепления и оставив 5-тысячный гарнизон, англичане снова отошли в Португалию.

Военные действия в Северной Испании ограничивались партизанской войной гверильясов и экспедициями против них французских подвижных колонн.

Что касается действий французов в Каталонии, то там Сюше в начале мая обложил Таррагону и, несмотря на замедление осадных работ нападениями каталонской милиции на Фигерас, после упорной борьбы Таррагоны, взял её 28 июня штурмом. Вскоре Сюше, отойдя к Лериде (откуда внезапно обложил замок Мон-Серрат - опорный пункт гверильясов и овладел им), закончил завоевание Южной Каталонии.

Затем Сюше перенес свои действия против Валенсии. Получив подкрепления, Сюше 20 сентября подошёл к Мурвиедро (древний Сагунт). Произведенные им внезапное нападение, а затем штурм, были отбиты. Блэк (25 тысяч человек) вышел из Валенсии 25 октября на помощь Сагунту. Сюше, оставив под его стенами 5 тысяч, с остальными войсками (27 тысяч) вышел навстречу Блэку, прорвал центр испанцев, растянувшихся на 14 километров, и вынудил их отступить в Валенсию, с потерею 6 тысяч человек и 12 орудиями. На следующий день пал Мурвиедро после 20-дневной осады.

Сюше продвинулся до реки Гвадалаквивира и выжидал прибытия подкреплений из Франции. Блэк (30 тысяч человек) занимал правый берег этой реки от Манисы до моря. После прибытия 2 дивизий Рейля Сюше 25 декабря, демонстрируя с фронта, перешёл реку и напал на левый фланг испанцев. Отброшенный к морю, Блэк (18 тысяч) заперся в Валенсии. Сюше его атаковал, и после 8-дневной осады и бомбардировки, 9 января 1812 года, Валенсия была взята. Блэк, после неудавшейся попытки прорваться, капитулировал.

Несмотря на успехи Веллингтона в 1811 году, положение французов в Испании, хотя и трудное, все же предвещало им как бы скорое окончание войны. Расстроенные испанские войска, состоя из необученных людей, не могли сопротивляться французам. Испанские генералы действовали без связи; успехи Сюше и Сульта давали возможность все силы французов направить против англо-португальской армии. Однако война Наполеона с Россией разрушила эти надежды.

1812 год

В начале 1812 года противостояние армий зашло в тупик. Наполеон принял решение разделить умиротворённую Каталонию на департаменты и присоединить их к Франции. Огромные приготовления Наполеона к походу в Россию не только не позволили усилить войска в Испании, но даже заставили его вызвать оттуда около 50 тысяч опытных войск и заменить их новобранцами. Северная армия расформирована, гвардия отозвана, разделение на корпуса уничтожено. Тем не менее, силы французов в Испании были до 135 тысяч человек, помимо Арагонской и Каталонской армий. Южная армия Сульта (45 тысяч человек) находилась в Андалусии; Португальская армия Мармона (45 тысяч человек) - в окрестностях Саламанки; Центральная армия Журдана охраняла Мадрид; Сугам (12 тысяч человек) - в Кастилии; дивизия Бонне и несколько отрядов - в Леоне, Астурии и Бискайе. Союзники: англо-португальская армия Веллингтона (75 тысяч человек) и подчиненные ему 60 тысяч испанских регулярных войск.

В марте 1812 года Веллингтон, перейдя на левый берег Тахо, двинулся к Бадахосу и овладел им 6 апреля. Сульт на один день опоздал на выручку и вернулся в Севилью.

Мармон вступил в Португалию, дошёл до Кастель-Бранко, предполагая действовать на сообщения Веллингтона, но, узнав о падении Бадахоса и приближении Веллингтона, вернулся к Саламанке.

Заняв Сьюдад-Родриго и Бадахос, Веллингтон решил наступать против Мармона, так как действия в этом направлении угрожали длинной операционной линии французов от Байоны до Кадиса и вынуждали, в случае удачи, к очищению ими южных областей. В конце мая Гилль овладел Альмарасом и тем самым пресек сообщения между Мармоном и Сультом. 13 июня Веллингтон (60 тысяч человек) двинулся к Саламанке, но затем остановился, не переходя реку Дуро, в Руеде. Мармон (45 тысяч человек), отвлек Веллингтона атакой на Торо, а сам 17 июля переправился в Тордесильясе, откуда, угрожая обходом правого фланга, вынудил последнего отойти к Саламанке. Там 22 июля произошёл неудачный для французов бой . Клозель, заменивший раненого Мармона, отошёл к Бургосу, а король Жозеф (12 тысяч человек), шедший на помощь Мармону, двинулся на Сеговию, чтобы отвлечь Веллингтона от Клозеля.

Сражения при Саламанке имело важные результаты. Веллингтон, выслав для преследования Клозеля 2 дивизии Ансона, с остальными войсками двинулся к Мадриду и занял его 12 августа. Жозеф с центральной армией отступил к Валенсии и требовал поддержки Сульта, который 24 августа снял осаду с Кадиса (она продолжалась уже 2,5 года) и оставив южные провинции, соединился с ним в Альмансе.

1 сентября Веллингтон, узнав, что Клозель, приведший свои войска в порядок, теснит Ансона за реку Дуро, оставил Гилля с 3 дивизиями в Мадриде и двинулся против Клозеля, но тот укрылся за рекой Эбро. Тогда Веллингтон осадил замок Бургос. 2 его штурма были отбиты, а приближение Клозеля к Бургосу и Южной армии к Мадриду заставило Веллингтона 22 октября снять осаду Бургоса и отойти за Дуро. 30 октября Гилль оставил Мадрид и соединился 4 ноября с Веллингтоном в Аревале.

Веллингтон не воспользовался своим центральным положением в отношении разделенных сил французов для поражения их по частям. 10 ноября соединенные французские армии, под командованием Сульта, двинулись на Альбу, в тыл Веллингтона, но он успел отойти в Португалию.

На востоке Испании действия французов ограничились стычками с гверильясами. Действия Сюше против Аликанте не имели успеха. В июне и июле английская эскадра, прибывшая в Аликанте, высадила десант (12 тысяч человек) генерала Майтленда, но овладеть Денией не удалось.

Изгнание французов

1813 год

После удаления французов из южных областей началось деятельное формирование кортесами регулярных войск. Англо-португальская армия подкреплениями усилилась до 80 тысяч человек. Веллингтон, имея, кроме того, 50 тысяч испанских войск, решил в начале 1813 года перейти в наступление против разбросанных от Тахо до Дуро 4 французских армий (85 тысяч человек) - Северной Клозеля, Португальской Рейля, Центральной - Друе и Южной - Газана (под общим командованием Жозефа и его начальника штаба Журдана, вместо Сульта, отозванного в Германию).

Веллингтон, демонстрируя испанскими отрядами против французских флангов на Мадрид и Бильбао, двинулся в мае на Паленсию. Жозеф, зная об уничтожении Великой Армии в России, предпочел сохранение своей армии владению Мадридом и отступил к Виттории; южная армия из Толедо присоединилась к нему в Вальядолиде. На военном совете было решено отойти к Виттории.

Война и революция против оккупантов привела к принятию Конституции Испании 1812 года , впоследствии ставшей краеугольным камнем европейского либерализма . Бремя войны уничтожило социальную и экономическую базу Испании и Португалии, открыв путь в эпоху социальных беспорядков, политической нестабильности и экономического застоя. Опустошительные гражданские войны между либеральными и абсолютистскими фракциями , начало которым положили отряды, прошедшие подготовку на этой войне, продолжались в Иберии вплоть до 1850-х годов . Кризис, вызванный потрясениями от вторжения и революции, содействовал обретению независимости большинства колоний Испании в Америке и отделению Бразилии от Португалии.

Напишите отзыв о статье "Пиренейские войны"

Примечания

Литература

• Урланис Б. Ц. Войны и народонаселение Европы. - М.: Соцэкгиз , 1960.
• Bodart G. Losses of life in modern wars. Austria-Hungary; France. - London , 1916.

Ссылки

• Грегори Фримонт-Барнс.

Военная карьера Политическая карьера Наполеон и культура Семья и личная жизнь

1800- 1809 1810- 1819 1820- 1829 1830- 1839 1840- 1849 1850- 1859 1860- 1869 1870- 1879 1880- 1889 1890- 1899

Отрывок, характеризующий Пиренейские войны

Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.

С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l"etat de ses troupes dans les differents corps d"annee que j"ai ete a meme d"observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l"esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l"interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu"on rallie l"armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l"artillerie qui n"est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l"on n"y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d"Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.

Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.

Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J"ai assez fait l"Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C"est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c"est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n"y a qu"un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n"y a qu"un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.

Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.

Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.

Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.

Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.

После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…

В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.

5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.

Пиренейская война (1808-1814) была крупным вооруженным конфликтом в эпоху Наполеоновских войн. В войне принимали участие вооруженные силы Испании и Португалии, и их союзники – британцы против французов.

В 1807 г. Наполеон направил армию в Испанию под командованием Жан-Андоша Жюно для вторжения в Португалию, поскольку та отказалась присоединиться к Континентальной системе. Лиссабон был взят 1 декабря. Наполеон Бонапарт начал тогда направлять войска и в Испанию, Памплону и Барселону. Они были заняты в феврале. Испанский переворот сбросил с престола Карла IV, который был сменен Фернандо VII. Наполеон перевез королевскую семью в Байон, и вынудил их отречься 5 мая, а трон передал своему брату Жозе. Когда Жозе попытался укрепить свою власть в стране, поднялись народные восстания.

Британцы были вынуждены оставаться в стороне от военных операций в континентальной Европе, но с поднятием восстаний в Испании, они смогли перебросить туда значительные силы. В августе 1808 г. первые британские войска под командованием тогда Генерала сэра Артура Уэллесли высадились в Португалии.

Испанская армия одержала удивительную победу над армией Пьера Дюпона при Байлене (9-21 мая). Англичане разбили войска под командованием Делаборда при Ролисе 17 августа. 21 августа англичане были быстро увлекаемы в Вимейро, сражаясь с французскими силами под командованием Жюно. Динамическая тактика французов вскоре провалилась, а британцы держали свои позиции. Уэллесли был заменен Гарри Буррардом и Хью Далримплом. Британские победы привели к окончательному освобождению Португалии от французов согласно сомнительной Конвенции в Синтре. Британское командование было отозвано обратно в Англию для разбирательства относительно Синтры, а во главе тридцатитысячного британского контингента был оставлен сэр Джон Мур.

Британские и Испанские победы спровоцировали Наполеона на выступление армии в 200 000 под его личным командованием в Испанию. Британцы атаковали близ Бургоса, но вскоре были обращены в долгое отступление, преследуемые французами, и после боев в Сахагуне, Бенавенте и Какобелосе эвакуировались из Ла Корунья в январе 1809 г. Мур был убит при командовании обороной города. Удовлетворенный, после всего двух месяцев пребывания в Испании, Наполеон передал командование Жану де Дье Сулю и вернулся во Францию.

Веллесли вернулся в Португалию в апреле 1809 г., чтобы командовать объединенными англо-португальскими силами. Реорганизованные войска одержали победу над Сулем в Опорто 12 мая и устремились в Испанию, чтоб присоединисться к армии Грегорио де ла Куэста. Объединенные силы союзников столкнулись в сражении с армией короля Жозе в Талавере 27-28 июля; силы альянса одержали победу ценой больших потерь, сделавших их уязвимыми, и вскоре они были вынуждены отступить на запад. За победу в Талавера Уеллесли был произведен в Виконты. В конце года Испанские армии понесли тяжелые потери в Оканье и Алба де Тормес. Опасаясь французских атак, Уэллесли приказывает построить оборонительные сооружения вдоль ключевых дорог, а также линии траншей и земляных сооружений для защиты Лиссабона (Линии Торреш Ведраш).

Французы вторглись в Португалию в конце 1810 г. в составе 60 000 под командованием Андрэ Массена, герцога Эсслена. Первое значительное столкновение состоялось в Бусаку 27 сентября, французов сдержали, но вскоре пришлось отступить к оборонительным линиям. Укрепления были столь внушительными, что после небольшой атаки в Собрале 14 октября, конфликт перешел в патовую ситуацию. Французы были отброшены от линий на довольно значительное расстояние и вынуждены были выжидать.

Союзные силы получили подкрепление свежих британских войск в начале 1811 г. и начали новое наступление. Французские силы были разбиты в Барроза 5 марта, и освободили Кадиш. Массена был вынужден оставить Португалию после долгого противостояния в Фуэнтеш де Оньоро (3-5 мая). Массену сменил Огюст Мармон и новый командующий направил Суля на север защищать Бадахос. Силы Суля были перехвачены объединенными силами под командованием Уилльяма Бересфорда в Альбуэре 16 мая и после кровопролитных боев французы были вынуждены отступить. Затем война временно приняла затяжной характер, поскольку явно превосходившие по численности силы французов не имели при этом преимущества, находясь под постоянной угрозой деятельности партизан.

Веллесли возобновил продвижение союзных сил в Испанию сразу после Нового года в 1812, взяв в осаду и захватив Сиудад Родриго 19 января и Бадахос 6 апреля после сильного сопротивления, но оба города были ограблены британскими войсками. Объединенные силы взяли Саламанку 17 июня, пока Мармон подходил к городу. Две армии наконец встретились 22 июля в Битве Саламанка, которая для французов завершилась сокрушительным поражением. Пока французы осуществляли перегруппировку, армия Уэллесли вошла в Мадрид 6 августа и направилась вперед к Бургосу, прежде чем отступить назад к самому Сиудаду Родриго. Затем по французским надеждам был нанесен удар печально известным Наполеоновским вторжением в Россию в 1812 г., и ослабленные без подкрепления французские позиции стали трудно удерживаемыми, когда силы Альянса возобновили наступление в мае 1813 г. Из 300 000 французских солдат в испании 200 000 были брошены на борьбу с партизанским движением и защиту продовольственных путей.

Силы Альянса совершили бросок на север в июне и осадили Бургос, затем они вытеснили армию под командованием Жозе в долину реки Задорра. В битве Виктория (21 июня) армия Жозе была разбита наголову (впоследствии она вдохновила Бетховена на создание 91 Опуса). Союзные силы преследовали отступающих французов до самых Пиренеев в начале июля. Суль получил командование французской группировкой и начал контр-удар, нанеся силам Альянса два серьезных поражения в Майе и в Ронсесваллесе, но утратил шансы после победы противника в Сораурене 28 июля. 7 октября силы Альянса наконец входят во Францию, взяв реку Бидосса.

Война на Пиренейском полуострове была географически завершена, хотя победы Альянса в Байоне 10 декабря, Ортезе 27 февраля 1814 и Тулузе 10 апреля были частью той же кампании.

Франция и пиренейские государства (1800–1808)

Карл IV и Бонапарт. Известие о перевороте 18 брюмера было очень сочувственно принято в Испании. Министры - мало сожалели о Директории, постоянно досаждавшей им своими требованиями и придирками. Карл IV часто восхищался генералом Бонапартом и ожидал, что он восстановит европейский мир.

Первое время Консульства было настоящим медовым месяцем Франции и Испании. Вместо прежнего члена Конвента Гильемарде, французским послом в Мадриде был назначен Алькье, любезный, тактичный и тонкий скептик, очаровавший министров своими учтивыми манерами. Алькье очень скоро понял, что Годой, хотя официально уже и переставший быть министром, все-таки остается самым влиятельным лицом при дворе благодаря слепому доверию к нему короля. Алькье сблизился с фаворитом и, пользуясь его слабостью - тщеславием, обещал ему от имени первого консула поистине царский подарок - полное вооружение. Нельзя вообразить, насколько Годой почувствовал себя польщенным и как счастлив был король вниманием Бонапарта к его дорогому Мануэлю! Тогда Алькье отважился предложить подарок и самому королю, и Карл IV с детской радостью принял несколько поднесенных ему изящных предметов охотничьего снаряжения. Тотчас и королева спросила, не подарит ли генерал Бонапарт и ей что-нибудь. Ей было обещано все, чего она пожелает; она выбрала чайный сервиз севрского фарфора и несколько платьев: «газовое, батистовое или вышитое кисейное, самых модных цветов и новейших фасонов». Благодушный Карл IV не хотел уступать в щедрости своему другу - первому консулу; еще до получения обещанных ему подарков он послал Бонапарту шестнадцать прекрасных лошадей из своих аранхуэцских конюшен.

Победа при Маренго довела восторг испанского короля до энтузиазма. Королеву Бонапарт подкупил тем, что обещал ей королевство в Италии для ее дочери, пармской инфанты. Годою он внушил смутную надежду, что для него со временем может найтись княжество. Когда король, королева и фаворит были в его руках, небольшой дворцовый переворот низвергнул малопослушного Урквихо, и вместо него был снова поставлен во главе правления Годой.

Аранхуэцский договор. Когда Люсьен Бонапарт, назначенный послом вместо Алькье, прибыл в Мадрид, двор был уже настолько расположен к первому консулу, что королева выражала желание, чтобы он развелся и женился на ее дочери, инфанте Изабелле, которой в то время было тринадцать лет. Бонапарт благоразумно отклонил это предложение, но заставил Карла IV заключить Аранхуэцский договор (21 марта 1801 г.). Испания возвращала французам Луизиану и обязывалась начать войну с Португалией, чтобы принудить ее отказаться от союза с Англией. В награду за эти жертвы Тоскана была превращена в королевство Этрурию и отдана инфанту пармскому, зятю Карла IV.

Аранхуэцский договор мог удовлетворить честолюбие королевы и польстить отеческим чувствам Карла IV; но в действительности он был очень опасен для Испании, которая и не замедлила в этом убедиться.

Меньше чем через два года после уступки Луизианы Бонапарт продал ее Соединенным Штатам вопреки статье Араяхуэцского договора, предоставлявшей Испании преимущественное право на покупку ее.

Королевство Этрурия просуществовало недолго. Наполеон: смотрел на него «как на уродство итальянского полуострова». Он упразднил его одним росчерком пера 27 октября 1807 года.

Война с Португалией едва не вовлекла Испанию в ссору с Францией. Карл IV, связанный тесными узами с Браганцским домом, вел с ним войну против воли, по принуждению, поставив условием, что Португалия ни в каком случае не будет расчленена. Годой, назначенный генералиссимусом, употребил на приготовления три месяца и выступил в поход только 20 мая 1801 года, когда французский генерал Леклерк уже стоял лагерем в Сиудад-Родриго с корпусом в 12 000 человек, а Люсьен Бонапарт грозил двору сильнейшим гневом первого консула, если испанская армия не перейдет границы.

Война с Португалией. Странное зрелище представляли теперь эти две воюющие нации, употреблявшие все свои усилия, чтобы не встретиться на поле битвы. «Зачем нам сражаться? - сказал герцог Лафонэс, португальский генералиссимус, испанскому генералу Солано. - Португалия и Испания - вьючные мулы. Нас толкнула Англия, вас подгоняет Франция; будем скакать и звенеть бубенчиками, но, ради бога, не будем причинять друг другу зла, чтобы не стать посмешищем». Испанские и португальские войска маневрировали таким образом, чтобы не встретиться. Оливенца, Херуменга, Кампо-Майор сдались без сопротивления, и после этой мнимой кампании в Вадахосе был заключен договор между Карлом IV и португальским регентом (6 июня 1801 г.). Испания получила Оливенцу на левом берегу Гвадианы, причем Португалия обязалась уплатить Франции вознаграждение в 20 миллионов.

Оставалось еще только добиться ратификации договора Бонапартом. Люсьен усердно принялся хлопотать об этом. Он уже получил за Аранхуэцский договор двадцать ценных картин и на 100 000 экю бриллиантов в оправе; Годой предложил ему звание гранда, орден Золотого руна, пенсию в 100 000 франков, несколько мешочков с неотделанными алмазами и ларчик с портретом короля, окруженным бумажным венчиком, в котором было на б миллионов франков драгоценных камней. В конце концов Люсьен добился ратификации Бадахосского договора (29 сентября 1801 г.). Амьенский мир, заключенный 26 марта следующего года, должен был, казалось, извлечь Испанию из пропасти, в которую она погружалась. В июле 1802 года двор предпринял пышное путешествие по Каталонии и Валенсии. Оно было ознаменовано блестящими празднествами. В Барселоне принц астурийский женился на Марии-Антуанетте Неаполитанской, а его сестра Изабелла вышла замуж за наследного принца Обеих Сицилии.

Расторжение Амьенского мирного договора. С первых же месяцев 1803 года стало очевидным и для малопроницательных людей, что война между Францией и Англией должна неминуемо возобновиться. Испания снова сделалась целью стремлений для обеих соперничавших наций, а неисцелимая слабость ее правительства не позволяла ей извлечь никакой выгоды из этого привилегированного положения. Карл IV, плененный славою первого консула, стоял за союз с Францией. Королева склонялась к тому же в интересах своей дочери, королевы этрурской. Напротив, министр иностранных дел Севальос был приверженцем союза с Англией, а Годой, который охотно стал бы на его сторону, не решался все-таки одобрить мнение, противное мнению короля, и навлечь на себя гнев Бонапарта, уже дававший себя знать. Ему казалось ловким маневром противопоставить нетерпению французов «негативную политику», чем и исчерпывалась вся его политическая мудрость. Он был очень любезен с французским послом Бернонвилем, обещал все, чего тот хотел, и ничего не сделал. Бонапарт не поддался на удочку. 29 марта 1803 года в Аранхуэц прибыл генерал Ла Планш Мортьер с письмом первого консула к королю. 17 мая Франция объявила войну Англии. 22 июня Бонапарт, извещенный о прибытии в Кадикс транспорта из Индии, настоятельно потребовал денег. Годой не дерзнул отказать в субсидии, но, по-видимому, твердо решил сохранять нейтралитет в предстоящей войне. Он даже собрал несколько полков ополченцев (milice) в Бургосе и Вальядолиде для охраны границы. Бонапарт сломил его упорство, пригрозив открыть королю дворцовые скандалы; мало того, Бернонвиль в публичной аудиенции вручил Карлу IV письмо Бонапарта, наполненное ужасающими разоблачениями. Годой. настолько пользовался доверием у Карла IV, что сумел убедить его не читать письма; но он понял, что борьба невозможна. 19 октября он обязался предоставить Франции ежемесячную субсидию в 6 миллионов франков. Может быть, он думал этой ценой купить для Испании право оставаться нейтральной. Народ в Мадриде оказался проницательнее; при возвращении Годоя в столицу толпа встретила его карету криком: «Мира и хлеба!»

Ни Франция, ни Англия не желали, чтобы Испания оставалась нейтральной. Бонапарт хотел располагать всеми силами Испании для борьбы с Англией, Питт хотел сделать Испанию базою своих военных действий против Франции. Казнь герцога Энгиенского и провозглашение империи, страх и преклонение перед славой еще больше скрепили узы, связывавшие Испанию с Францией. Когда Англия окончательно убедилась, что союз между Испанией и Францией состоялся, она открыла военные действия, напав без объявления войны на четыре испанских фрегата, возвращавшихся из Индии в Кадикс (1 октября 1804 г.). 4 декабря Карл IV объявил Англии войну.

Трафальгар. Так как Испания уже роковым образом была вовлечена в войну, то ей приходилось воевать во что бы то ни стало и попытаться сделать все возможное, лишь бы одолеть общего врага. Нельзя не признать, что она делала героические усилия, чтобы помочь осуществлению грандиозных планов Наполеона. В продолжение нескольких месяцев она снарядила, три эскадры: в Картагене, Кадиксе и Ферроле. На судах, плохо оснащенных, скудно снабженных провиантом, перегруженных артиллерией, отягченных непомерным рангоутом, испанцы поместили экипаж, набранный из рыбаков, крестьян, бродяг, и с такими плохими судами и таким плохим экипажем начальники, подобные Чуррука, все же сумели покрыть себя славою. Гравина, едва имевший возможность держаться в открытом море, присоединился с семью судами к эскадре Вильнёва и выдержал вместе с ним битву при Ферроле, где только туман помешал французам одержать полную победу над англичанами. В сентябре 1805 года соединенная франко-испанская эскадра, стоявшая в Кадиксе, насчитывала 33 линейных корабля, 5 фрегатов и 2 военных брига с экипажем в 25 ООО человек и с 2836 пушками. Бесполезная битва при Трафальгаре (21 октября) стоила франко-испанской эскадре 6000 человек и 17 судов. Карл IV принял все меры, чтобы спасти раненых и помочь оставшимся в живых, щедро наградил всех, кто участвовал в битве, но бедствие было непоправимо. Суда, оставшиеся в гаванях, не могли прорвать блокаду, арсеналы были пусты, экипажи опустошены лихорадкой и дезертирством, офицеры обескуражены. Англия на долгие годы приобрела первенство па море.

Наполеон никогда не был мягок в отношении к побежденным. Опьяненный своими триумфами при Ульме и Аустерлице, он поступил с Испанией беспощадно. Карл IV должен был уплатить субсидию в 24 миллиона франков и послать 5000 человек в Этрурию для охраны королевства, уже намеченного Наполеоном, в чем он сам признавался, к упразднению. Бурбоны были изгнаны из Неаполя, королевство Обеих Сицилии отдано Жозефу Бонапарту, и так как Карл IV колебался признать нового короля, Наполеон произнес грозные слова: «Преемник Карла IV признает его».

Манифест 1806 года. Годой скрепя сердце повиновался надменному повелителю, которого сам навязал себе, и только ждал случая, чтобы восстать против него. В августе 1806 года в Лиссабон вошла английская эскадра, и барон Строганов, русский посланник в Мадриде, сделал попытку вовлечь Испанию в только что образованную новую коалицию против Франции. Первою должна была вооружиться Португалия, Испания должна была собрать войска как будто для защиты против вторжения португальцев, английская армия - высадиться в Португалии, и в удобный момент Англия, Португалия и Испания вместе нападут на южную Францию. Годой не сумел скрыть своей радости: 5 октября 1806 года, еще далеко не кончив приготовлений к походу, он обратился к испанскому народу с воинственным манифестом, где, обращаясь к его лояльным чувствам, звал его на борьбу с врагом, которого он не называл, но которого легко было угадать. Десять дней спустя Наполеон выиграл сражение при Иене. Великий страх обуял Годоя при известии об этой победе. Французская партия упрекала его в том, что он погубил Испанию. Карл IV не знал, как умилостивить императора. В газетах было сообщено, что манифест подложен. Годой извинился перед Наполеоном и пытался его убедить, что хотел вооружить испанцев только в интересах Франции. Наполеон, казалось, принял представленные ему оправдания, но есть основания думать, что с этого момента он замыслил ниспровержение испанских Бурбонов. Он осыпал Карла IV и Годоя комплиментами и любезностями. Карл IV, совершенно успокоившись, в наивной надежде угодить императору, даровал «князю мира» (Годою) титул светлости и произвел его в генерал-адмиралы, но этим он сделал фаворита еще более ненавистным принцу Астурийскому, знати и народу. Наполеон отправил в Мадрид нового посланника, Бо-гарнэ, который очень скоро проник в тайны королевской семьи и узнал о глубокой ненависти, с какой принц Астурийский Фердинанд относился к Годою. Он постарался разжечь эту ненависть, уверив Фердинанда, что он найдет у императора сильную поддержку против фаворита. Таким образом, в момент приближения решительного кризиса, королевская семья оказалась расколотою надвое, а фаворит - обреченным народному гневу за свое чрезмерное возвышение.

Вмешательство Наполеона в испанские дела. 7 июля 1807 года Наполеон подписал Тильзитский мир. 15 августа он вернулся в Париж, а спустя несколько недель принялся за испанские дела.

Португалия отказалась примкнуть к континентальной блокаде; Наполеон предложил Испании завоевать ее общими силами и поделить между собою (27 октября 1807 г.). По его плану, королева Этрурская должна была отказаться от своего Итальянского королевства и стать королевой северной Лузитании; Годой получит княжество Альгарвское, а сам Наполеон оккупирует остальную часть Португалии, которую по заключении общего мира передаст Карлу IV, причем за последним будет признан суверенитет над Лузитанией и Аль-гарвским княжеством и титул индийского императора.

Стать императором подобно Наполеону! Бедный Карл IV при этой мысли потерял голову и немедленно согласился на все, чего от него требовали. На этих условиях был заключен договор в Фонтенебло (27 октября). 19 октября Жюно с 20 ООО человек перешел Бидассоа. 19 ноября он вступил в Португалию. Принц-регент даже не стал ждать его: 27 ноября он отплыл в Бразилию со своей матерью, придворным штатом и сокровищами; спустя три дня Жюно с сорокатысячной армией вступил в Лиссабон.

Под предлогом посылки подкреплений для Жюно Наполеон «беспрерывно отправлял в Испанию новые войска. Дюпон вступил в ее пределы 13 ноября 1807 года, Монсей - 9 января 1808 года, каждый с 25 ООО человек. Французы врасплох захватили Сан-Себастиан, Пампелуну, Фигуэрас и Барселону; их рекруты заканчивали свое военное обучение на глазах изумленных испанцев. В марте Мюрат прибыл с отрядом императорской гвардии в 6400 человек, чтобы принять главное начальство над пиренейскими войсками. 13 марта он был в Бургосе, несколько дней спустя - у ворот Мадрида. Пиренеи были перейдены, треть Испании находилась в руках французов, а Карл IV и Годой, по видимому, еще и не подозревали опасности: всю зиму они были поглощены театром.

Заговор в Экуриале. Годой знал о глубокой ненависти, которую питал к нему принц Астурийский. Он решил пустить в ход все средства, чтобы спасти свое положение, свое состояние и свою жизнь после смерти Карла IV. Он хотел по крайней мере приобрести независимое княжество, где мог бы найти убежище в минуту опасности. Со своей стороны Фердинанд хотел предупредить грозившие ему опасности. Он жил одиноко, вдали от дел, подчиняясь строгому и однообразному дворцовому этикету; король недолюбливал его, королева относилась к нему подозрительно. Его ближайшими советниками были герцоги Сан-Карлос и Инфантадо и его бывший учитель, каноник дон-Хуан Эскоикис, тщеславный и легкомысленный, преподававший классические языки принцу и рассчитывавший когда-нибудь управлять государством от имени своего ученика. Эскоикис советовал Фердинанду опереться на Наполеона, так как последний презирал Годоя. В июле 1807 года пронырливый каноник имел свидание в парке Ретиро с французским посланником Богарнэ; последний советовал принцу

Астурийскому просить руки какой-нибудь из принцесс императорской фамилии. Только 12 октября принц решился написать Наполеону. 28 октября король, предупрежденный Годоем, велел захватить все бумаги принца, который и сам был на следующий день арестован. Вместо того чтобы замять дело, Карл IV тотчас написал Наполеону, оповестил о нем всех своих подданных и приказал Кастильскому совету возбудить процесс против сообщников принца. Фердинанд так раболепно унижался, что Годой допустил, чтобы он снова вошел в милость у короля. Совет понял, как опасно было бы для него карать друзей наследного принца, и оправдал всех подсудимых. Король оказался менее снисходительным: он разослал их по различным замкам и монастырям (25 января 1808 г.).

Таково было скандальное дело, которому сначала дали громкое название заговора в Эскуриале. Можно было бы думать, что оно не будет иметь серьезных последствий, так как король, приняв проект Эскоикиса, просил у Наполеона руки одной из принцесс императорской фамилии для принца Астурийского (18 ноября 1807 г.). Но император был теперь осведомлен о раздоре, царившем в королевской семье; Годой стал окончательно ненавистен всем из-за жестокости, с которой преследовал своих противников; Карл IV сделал себя смешным своими сумасбродными манифестами; Фердинанд обесчестил себя малодушием: он плакал и просил прощения, как ребенок, пойманный на месте преступления; он выдал своих друзей, чтобы избежать наказания.

Аранхуэцское возмущение . В конце февраля 1808 года из Парижа внезапно прибыл со странными предложениями дон-Эухенио Искиердо, которому Годой поручил вести переговоры с Наполеоном. Наполеон не желал возобновления Фонтенеблоского договора. Он предлагал уступить Карлу IV Португалию взамен провинций, расположенных на север от Эбро; в противном случае он угрожал, что оставит за собою всю Португалию, а Испания должна будет открыть ему «военный путь» до португальской границы.

Годой никогда не питал доверия к Наполеону, но он обольщал себя призрачными мечтами. Приезд Искиердо открыл ему глаза: он понял, что монархия погибла, и, узнав о приближении Мюрата к Мадриду, решил увлечь короля в Севилью, откуда, сообразно обстоятельствам, можно было бы организовать сопротивление, либо бежать на Канарские острова или Майорку. План Годоя, бесспорно, был рассчитан правильно, но принц Астурийский, все еще видевший во французах союзников, постарался разрушить этот план.

Аранхуэц наполнился мадридскими жителями и крестьянами. Переодетый граф Монтихо, под прозванием «дядя Петр», неустанно возбуждал их против Годоя.

16 марта король издал «прагматическую санкцию», в которой подтверждал свое решение остаться среди своих возлюбленных подданных. Между тем он ускорил свои приготовления к отъезду. В почь с 17 на 18 марта дозор заговорщиков встретил донью Хозефу Тудо, когда она выходила из квартиры Годоя; забили тревогу, Аранхуэц мгновенно наполнился разъяренной толпой, дворец «князя мира» был взят приступом, и король, чтобы прекратить возмущение, 18-го утром объявил Годоя отрешенным от всех должностей. Никто не знал, что сталось с временщиком до утра 19 марта, когда один из солдат валлопской гвардии увидал Годоя во дворе его дворца. Оказалось, что несчастный спрятался на чердаке под грудой ковров; тридцать восемь часов он провел здесь без питья и пищи, и вот, мучимый голодом и жаждой, вынужден был оставить свое убежище. На крики солдата сбежался народ. Годой еле-еле успел броситься в середину взвода лейб-гвардейцев, которые предложили ему как бывшему своему товарищу защиту и убежище в своей казарме. Пеший между двумя конными, судорожно ухватившись за луки их седел, осыпаемый ударами палок и камней, Годой добрался до гвардейской казармы полумертвым. Его положили в конюшне на соломенную подстилку. В этот страшный час король и королева были полны тревоги о своем друге; они умоляли сына сжалиться над ним; Фердинанд отправился к Годою и от себя объявил ему помилование. «Разве ты ужо король?» - спросил его Годой. - «Нет еще, - отвечал Фердинанд, - но скоро буду им». Действительно, в семь часов вечера (19 марта) король, боясь нового мятежа, подписал свое отречение.

При первом известии о событиях, совершившихся в Аранхуэце, Мадрид восстал; когда сделалось известным, что временщик низвергнут, толпа бросилась к его дворцу и разгромила его; были разграблены также дом матери Годоя, дом его брата дон-Диего и дома его друзей. При известии об отречении короля ярость мятежников сразу перешла в безумный восторг. Радость была так велика, что вступление Мюрата в Мадрид (23 марта) прошло почти незамеченным. Фердинанд въехал в столицу на следующий день при исступленных, криках народа. Женщины усыпали цветами дорогу, по которой он ехал, мужчины расстилали свои плащи под копыта его коня.

Эти необычайные события застали Наполеона врасплох. Очень вероятно, что оп еще не принял твердого решения, хотя уже 27 марта он условно предлагал испанскую корону своему брату Луи Бонапарту. Глупость старой королевской четы и советников Фердинанда сослужила ему превосходную службу.

Карл IV и Мария-Луиза желали одного - удалиться в Бадахос, чтобы там жить спокойно с Годоем, их единственным другом. Желая спасти Годоя, они вздумали обратиться к Мюрату, наместнику императора в Испании. Мюрат сразу понял выгоду, которую он мог извлечь из такого положения дел. Он предложил Карлу IV (25 марта 1808 г.) заявить протест против своего отречения и прибегнуть к заступничеству Наполеона. Он дал ему охрану из французских солдат и убедил его по пути во Францию заехать в Эскуриал. Одно время Наполеон думал лично отправиться в Испанию, и то, что он увидел бы здесь, конечно, открыло бы ему истинные чувства народа. К несчастью, он остановился в Байонне. Богарнэ, Мюрат и Эскоикис уговорили Фердинанда отправиться туда на свидание с императором.

Свидание в Байонне. Фердинанд оставил Мадрид 10 апреля, надеясь найти Наполеона в Байонне. Его убедили проехать в Виторию. Здесь несколько преданных слуг - Урквихо, Корреа, Алава и герцог Магон - умоляли его не ехать дальше; но Савари склонил его продолжать путь во Францию, и 20 апреля Фердинанд миновал Бидассоа. Сначала Наполеон не мог поверить такому ослеплению: «Неужели он здесь!» - воскликнул император. Он пожелал видеть Фердинанда, прежде чем примет окончательное решение. Когда же Наполеон увидел его, то немедленно вынес решение, и приговор Фердинанду был подписан. «Принц Астурийский, - писал Наполеон, - очень глуп, очень зол и очень враждебен Франции». Сначала Наполеон предложил Фердинанду уступить ему королевство Этрурию в обмен на испанскую корону. Эскоикис считал себя способным вести переговоры с императором; он уверял его в добрых намерениях Фердинанда и старался убедить Наполеона, что Фердинанд, женившись на принцессе императорской фамилии, станет самым верным и постоянным союзником Франции. «Плохая политика, каноник!» - отвечал Наполеон. И он объяснил, что союз с Испанией необходим для безопасности его государства; но он не будет в этом отношении спокоен, пока на мадридском престоле не воссядет один из принцев его дома, Наполеон не верил в возможность национальной войны, так как формально заявлял о своем намерении сохранить неприкосновенность, независимость и религию Испании.

Фердинанд не мог решиться принять условия, предложенные ему Наполеоном. Император объявил ему, что будет вести переговоры непосредственно с Карлом IV, который 30 апреля прибыл в Байонну.

2 мая. Во время этих нескончаемых переговоров в Мадриде произошло важное событие. Народ уже давно был раздражен присутствием французов, и в столице едва не вспыхнул бунт; в Толедо и Бургосе произошли волнения. 1 мая Мюрат был освистан толпою на Прадо. Утром, в понедельник. 2 мая в Мадриде распространился слух, что французы хотят силою увезти брата короля, инфанта дон-Франсиско, последнего принца королевской фамилии, который еще оставался в пределах Испании. Народ начал собираться толпами, раздались угрожающие крики по адресу французов, и тотчас же вспыхнуло грозное восстание. Мюрат был, может быть, рад этому: мятеж давал ему повод проучить мадридцев, и он не сомневался, что сломит их сопротивление. Испанские власти мужественна стали между ним и населением. При первых выстрелах министры О"Фарриль и Асанца сели на коней и отправились к Мюрату, которому обещали восстаповить порядок при условии, что он велит прекратить стрельбу. Мюрат согласился и дал им в провожатые до здания совета генерала Ариспе. Члены Кастильского совета ходили по улицам, убеждая граждан разойтись по домам. Серьезная схватка произошла лишь вокруг артиллерийского парка, которым народ едва не овладел. Все было скоро забыто, и Dos de Mayo не остался бы в народной памяти днем ненависти и гнева, если бы Мюраг ночью не велел без суда расстрелять несколько сот взятых в плен повстанцев. Испания и доныне не простила этих расстрелов после битвы, этого грубого вероломства.

В Байонне узнали о мадридских событиях 5 мая. Наполеон еще не нашел способа сломить упорство Фердинанда: мадридский мятеж дал ему повод разыграть одну из тех театральных сцен, на которые он был такой мастер. Фердинанд был приглашен к императору в присутствии короля и королевы. Наполеон объявил его виновником кровопролития, осыпал его гневными укорами и грозил смертью, если он не подчинится немедленно. В то же время он лицемерно предложил Карлу IV свою помощь для возвращения в Мадрид. Старый король, отказался, прося лишь о том, чтобы ему дали мирно кончить, его дни с женою и Годоем. Он уступил все свои права императору, выговорив только, чтобы Испания не была разделена и церковь не оставлена без защиты. 10 мая Фердинанд VII также отказался от всех своих прав и уехал в Валансэ, тогда, как Карл IV, королева и Годой отправились в Компьень. 12 мая инфанты Карлос и Антонио обнародовали в Бордо-отречение от всех своих прав на испанскую корону. 6 июня Наполеон издал декрет о возведении Жозефа Бонапарта на испанский престол. Собранная (15 июня) в Байонне хунта в двенадцать заседаний вотиро8ала наскоро составленную конституцию, которая и была обнародована 7 июля. Спустя два дня Жозеф вступил в пределы Испании. Он попал в нее», когда она уже вся была охвачена восстанием.

II. Внутренняя история пиренейских государств (1800–1808)

Финансовое положение Испании. Испанцы не судили строго Карла IV и помнили только о его личных достоинствах. Действительно, по сравнению со своим сыном Карл IV был отличным государем - гуманным, лояльным и либеральным - в той мере, в какой этого можно было требовать от испанского короля XVIII века. Несмотря на общие тяжелые условия, за время его царствования были достигнуты большие успехи, и он оставил Испанию более просвещенной, чем застал ее при своем вступлении на престол. Внимание правительства особенно привлекали финансы. Война с Англией (1796–1802) стоила 4 268 071 263 реала; государственный долг возрос до 4 108 052 721 реала; Канга Аргуэльес определял чистый доход с государственных сборов в 644 206 633 реала, а расходы, сокращенные до пределов крайней необходимости, все еще составляли 647 329 599 реалов, так что образовался ежегодный дефицит в 3 122 966 реалов. И чем было покрыть просроченные платежи в 700 миллионов? Где взять деньги на непредвиденные расходы?

Карл IV хотел честно выплатить государственные долги, но состояние казны было так плачевно, что министры не могли быть слишком щепетильными в выборе средств. Они прибегали ко всем приемам, какими пользуются для добывания денег финансисты, готовые обанкротиться. В течение лишь одного 1801 года они заключили три новых займа, установили ряд новых налогов и обложили налогом кассу общественных хлебных магазинов (positos). Пять главных мадридских корпораций, «консульство» в Кадиксе (старинная ассоциация купечества, ведшего торговлю с колониями), банк Сан-Карло были разорены вымогательствами фиска. Канга Аргуэльес перечисляет не менее 114 фискальных эдиктов, изданных Карлом IV.

Однако при всей этой нужде правительство сумело провести несколько превосходных мер, смелость которых заставила бы в ужасе отшатнуться Аранду и Кампоманеса (государственных деятелей XVIII века). 30 августа 1800 года ассигнации (vales) были объявлены государственным долгом, и найдены были обильные источники для пополнения королевской кассы по консолидации ассигнаций. Неотчуждаемые имущества являлись истинной язвой Испании, теперь собственникам майоратов и арендаторам церковных поместий было разрешено реализовать (продавать) свои недвижимые имущества под условием, что вырученные суммы будут помещены в ассигнационную кассу. Выли пущены в продажу земли, принадлежавшие странноприимным домам, госпиталям и богоугодным заведениям, и образовавшийся таким путем капитал внесен в ассигнационную кассу. Наконец, в 1806 году был смело выставлен принцип отчуждения церковных имуществ, и только события 1808 года помешали правительству пустить их в продажу. К 19 марта 1808 года владельцам ассигнаций было выплачено уже 400 миллионов реалов. Большего и нельзя было сделать в стране, где промышленности совсем не существовало, торговля была парализована войной, земледелие страдало от бесчисленных злоупотребления, а население погибало от желтой лихорадки.

Торговля. С заключением Амьенского мира торговля, казалось, сразу ожила. Как только договор был подписан, товары, уже давно заготовленные в портах Нового Света, немедленно двинулись в Испанию. В 1802 и 1803 годах торговое движение было необыкновенно оживленным. В один только порт Кадикс за 1802 год было доставлено товаров на 1636 миллионов реалов. Министры занялись вопросом об условиях, созданных Амьепским миром для испанской промышленности, и по этому поводу изготовили подробную записку, свидетельствовавшую об основательном знакомстве с экономическими вопросами. По возобновлении военных действий Португалия стала служить передаточным пунктом для испанской торговли: английские товары и американский хлопок выпружадись с кораблей в Лиссабоне и отсюда доставлялись в Испанию и даже во Францию. Но громадные фискальные требования двора, чрезмерные налоги и обесценение ассигнаций страшно подрывали испанскую торговлю.

Работы по улучшению дорог, начатые уже при Карле III, продолжались и теперь в некоторых провинциях. Дороги Наварры и Васконгад не уступали лучшим дорогам Франции; дороги из Мадрида к королевским замкам были удобны и хорошо содержались; дорога от Пиренеев к Кадиксу была закончена; переход через Сиерру-Гвадарраму и Сиерру-Морену не представлял уже никаких трудностей. Но в других провинциях еще ничего не было сделано. Из Мадрида в Валенсию едва можно было проехать; между Астурией и королевством Леон не было никаких путей сообщения; один из лучших испанских портов - Виго - не был соединен с внутренними частями королевства. Вдоль дорог, на известных расстояниях, были расположены постоялые дворы (posadas, ventasj «для удобства проезжающих», но содержатель постоялого двора ничего не мог продавать: проезжающие должны были все привозить с собою. Большая часть вент в Андалу-зии сдавалась в аренду гитанам (цыганам). В некоторых провинциях снова начали пошаливать разбойники. В 1804 году четыре шайки терроризировали провинцию Замору; бандиты простирали свои налеты до Мадрида, а однажды совершили грабеж и в самой столице - в церкви Salesas reales. Следствием было дознано, что эти шайки составляли обширное товарищество, в числе членов которого было немало должностных и духовных лиц.

Администрация. Карл IV мало сделал для общего управления страной, но централистские тенденции правительства сказались в некоторых реформах и в образовании нескольких новых комиссий. Финансовый совет был преобразован указом от 2 февраля 1803 года. Председательство в аудиенциях было по всей Испании предоставлено генерал-губернаторам провинций. Издана была Novisima Recopilacion (Мадрид, 1805, 6 т. in-4), т. е. свод законов, явившийся для областей, где господствовало кастильское право, довольно удобным, хотя и чересчур пространным кодексом. Выли приняты меры к сокращению числа судейских чиновников; к адвокатам, прокурорам и алгвазилам стали предъявлять известные требования для доказательства их пригодности к службе; были извлечены из-под спуда старые указы, воспрещавшие судьям брать взятки и «министерским чиновникам» (судебным приставам и нотариусам) взимать незаконные сборы. Уголовное уложение, уже и раньше весьма снисходительное, было еще значительно смягчено. В больших городах возникли благотворительные общества для помощи арестантам. «Князь мира» через своих агентов обследовал состояние тюрем и интересовался проектами тюремных реформ, которые были ему представлены.

Инквизиция сохраняла свое старое устройство, но благодаря гуманности Карла IV и либерализму его министров количество ее жертв было незначительно. В 1800 году была еще совершена одна «заочная» казнь (символическое сожжение деревянной фигуры, изображавшей преступника); тайное преследование возбуждалось против множества лиц, но доводить его до конца инквизиция не решалась. Она только воспротивилась допущению евреев в Испанию и, принужденная отказаться от гонения на людей, воздвигала гонение на книги. Ее «Индекс» по прежнему запрещал чтение лучших произведений современной литературы; но общественное мнение уже настолько выросло, что накануне войны за независимость начали раздаваться голоса о необходимости пересмотра «Индекса».

Армия и флот. Военная мощь Испании несомненно возросла в царствование Карла IV. Правда, флот был сильно расстроен, но он с честью принимал участие в войне против Франции (1793–1795), сумел еще выставить несколько крупных эскадр во время борьбы с Англией (1796–1802) и одно время, казалось, был способен оспаривать успех у Великобритании (1805). При Карле IV испанский флот имел несколько блестящих адмиралов: Гравина, Мазаредо, Галиано, Вальдес и Чуррука, героя Трафальгара. Флот терпел все же недостаток в хороших матросах и особенно в деньгах. Однако еще и после Трафальгарской битвы флот насчитывал сорок два линейных корабля, в том числе восемь 100- и 114-пушечных и тридцать фрегатов.

Армия была - совершенно преобразована по образцу французской. «Князь мира» относился, серьезно к своему званию генералиссимуса. Он старался упорядочить систему набора, разрешил вступать в армию на определенный срок, увеличил жалование, обеспечил отставных офицеров пенсией, организовал новые инвалидные батальоны и смягчил дисциплину. Он основал в Заморе военное училище, создал превосходно задуманную военно-санитарную организацию, дал артиллерии устройство, которое она частично сохранила до последнего времени, и учредил саперный корпус. К несчастью для Испании, Годою не удалось искоренить предубеждение испанцев против военной службы; он принужден был заполнять полки темными личностями и бродягами; он не всегда мог исправно выплачивать жалование и был бессилен внести строгую законность в систему производства. Годой много работал над улучшением армии, но не всегда с должным благоразумием. Он несколько раз менял форму обмундирования и состав полков: сначала уничтожил драгунский корпус, потом его восстановил; очень мало заботился об обучении офицеров, не создал генерального штаба и не решался перечить королю, который не желал слышать ни о маневрах, ни об учебных лагерях. Испанская армия была лишена как теоретической выучки, так и боевого опыта. Несмотря на эту неудовлетворительную организацию, армия, насчитывавшая в 1808 году 109 000 человек, составляла благодаря трезвости, выносливости и храбрости солдат внушительную силу, а вовремя войны в ней быстро ожил и боевой дух.

Народное образование. «Князь мира» считал за честь поощрять искусства и науки. В 1807 году он предпринял общую реформу университетов, и хотя программа их и после того осталась крайне узкой, однако, нельзя отрицать, что новая программа стояла выше старой. Небольшие университеты, вроде Ирачского и Оньятского, были закрыты. Университеты, которые оказывались не в силах организовать полные курсы медицины и хирургии, лишались права выдавать дипломы на звание врача или хирурга. Богословские факультеты утратили средневековый характер, который они сохраняли до тех пор: в них вводится комментирование св. писания и учреждается кафедра истории религий. На философском факультете видное место отводится точным наукам: отныне здесь преподаются алгебра и тригонометрия, физика, химия, естественная история. На медицинском факультете вводятся кафедры физиологии и гигиены; при кафедре анатомии учреждается должность прозектора. Юридический факультет, более враждебный духу нового времени, принужден отвести больше места национальному праву и открыть свои двери политической экономии; но для того чтобы прослушать все предметы, преподаваемые на факультете, все еще требуется десять лет, и студент может проходить не больше одного* курса в год. Преподавание по прежнему почти исключительно требует механического запоминания. Профессор комментирует учебное руководство, которое не в праве переменить без разрешения короля; студенты зубрят учебник изо всех сил, а экзамен состоит в письменном пересказе лекций. Однако закон уже поощряет преподавателей к составлению самостоятельных образцовых руководств и обещает тому, кто напишет хороший учебник, «благоволение» короля. Каждое воскресенье происходят парадные заседания и торжественные диспуты, столь излюбленные в старых университетах; но на философском факультете треть заседаний уже должна быть посвящена математическим наукам. Эти скромные реформы казались современникам революционными; мелкие университеты энергично протестовали против указа об их упразднении, и так велико было их упорство, что еще в 1808 году, во время поездки короля в Байонну, т. е. в такую минуту, когда на карту была поставлена независимость народа, город Оньят послал депутатов приветствовать Фердинанда VII при его проезде и просить о восстановлении своего университета.

Наиболее плодотворною оказалась реформа в области медицинского образования. В Мадриде преподавание медицины было организовано в полном объеме. До 1801 года медицинским ведомством руководил высший совет трех соединенных факультетов: медицинского, хирургического и фармацевтического. Между 1801 и 1804 годами каждый из этих трех факультетов приобрел полную независимость. Врачи были подведомственны высшему королевскому медицинскому совету; хирурги, делившиеся на классических (latinos) и новых (romancistas), зависели от высшего хирургического совета (Protocirujanato); фармацевты имели свой высший фармацевтический совет, ветеринары - свою королевскую школу. Этим тщательно подобранным и наделенным большими средствами корпорациям было вверено руководство медицинским образованием и надзор над ним. Отныне всякий, желавший получить звание лекаря, должен был, по крайней мере год, слушать лекции в мадридской клинике. Члены советов командировались для инспекторских объездов в провинции. Хирургам-цырюльникам и сельским лекарям без дипломов была еще временно разрешена практика, но они были обложены тяжелыми налогами, от которых могли освободиться, только выдержав практический экзамен. Большие успехи сделало также обучение повивальному искусству, что было крайне необходимо, судя по усиленным жалобам городов на этот счет. Наряду с королевскими школами и университетами «экономические общества» продолжали устраивать практические, часто весьма ценные, курсы обучения и всеми средствами, бывшими в их распоряжении, будили дух инициативы и деятельности.

Литература. Утилитарные тенденции этой эпохи мало благоприятствовали развитию литературы. Великие, смелые прозаики предыдущей эпохи успели умереть или умолкли. Мы находим лишь несколько благозвучных, но довольно бессодержательных поэтов, писавших не хуже, чем это полагается людям, которые не могут сказать ничего нового. Стихов Гаспара де Норонья и Сиенфуэгоса теперь никто не станет читать. Иглесиас де ла-Каса с успехом подражал манере Кеведо. Диего Гонзалес подражал Фр. - Луи де Леону. Может быть, один только Кинтана в некоторых своих произведениях, каковы Подземелья Эскуриала (1805) и Призыв к оружию (1806), исторг у музы действительно сильные поэтические звуки. Его драмы Герцог Визейский и Пелагий несколько забыты.

Театр был чрезвычайно в моде, но пристрастие публики делилось между итальянской оперой и национальными саииетами, да и то еще нельзя сказать с уверенностью, не предпочитались ли танцы и песни всему прочему: по крайней мере minue afandangado привлекал больше зрителей, чем наиболее тщательно отделанные пьесы.

Старое испанское искусство умерло, подражательная литература интересовала только книжных людей, первые симптомы нового искусства едва начали появляться, а цензура была слишком строга, чтобы пропустить на сцену какое-нибудь действительно оригинальное произведение. Привычки общества делали литературную революцию невозможной без предварительной политической революции.

Португалия. Португалия стояла еще ниже Испании. Здесь мы тщетно стали бы искать той, хоть и малочисленной, но доблестной плеяды благородных деятелей, какая существовала в Испании. Народ прозябал в невежестве и нищете. Знать была бездеятельна и распущенна, духовенство безнравственно и суеверно. Принц-регент в ипохондрии и праздности бродил по своему дворцу, заложив руки в карманы, и безучастно смотрел на упадок своего государства. Он признавался англичанину Бекфорду, что королевство находится в руках монахов и что половина этих монахов совершенно потеряла здравый смысл. Его супруга, принцесса Карлотта-Иоакина, жила в своей очаровательной вилле Келюс среди своих статс-дам, девиц и андалузских танцовщиц. Безумная королева Мария переходила от подавленности к ужасу и издавала потрясающие крики, когда ей чудился ее отец, весь обугленный, стоящий на пьедестале из раскаленного железа и окруженный сонмом демонов.

Регент признавал только одну политику - противодействовать вторжению французских идей в королевство. Лиссабонская полиция, во главе которой стоял интендант Пина Манрикес, представляла собою настоящую политическую инквизицию; на ее обязанности лежало отыскивать и изымать запрещенные книги, преследовать якобинцев, франкмасонов и подозрительных лиц. Робеспьер был для интенданта первым антихристом, Наполеон - вторым: именно его непобедимым воинствам предназначено разрушить мир.

Однако, несмотря на усилия полиции, новые идеи все более проникали в народ. Книгопродавец Ворель продал в Лиссабоне 12 000 экземпляров французской конституции 1791 года. Негоцианты, французские эмигранты, консулы Соединенных Штатов, Швеции и даже Австрии пропагандировали революцию. На острове Мадейре открылась масонская ложа. Герцог Лафонэс собирал неофитов (вновь обращенных) в своем собственном доме. Его любимец, аббат Коррейа да Серра, неутомимо распространял крамольные рукописи; интендант полиции считал его опаснейшим из подстрекателей.

В подобном обществе литература не могла пышно расцвести. Новая Аркадия, основанная в 1790 году, наполнялась произведениями посредственных поэтов, называвших в своих сонетах ножки дамы «снежными ящерицами», а черные глаза «смоквами дьявола». Двое не лишенных дарования писателей, Раттон и Бокаж, подвергались преследованиям со стороны инквизиции. Более плодотворна была деятельность бразильской Заморской академии. В провинции Минас Геранэс возникла целая поэтическая школа (os minei-ros), подготовлявшая своими национальными песнями освобождение страны.

Утешение в своем упадке португальцы находили в тех выгодах, какие доставляло им их нейтральное положение. Лиссабон служил передаточным пунктом для испанской и для одной части европейской торговли. Ежегодно по Тахо ввозилось 140 000 кип хлопка. Старых складов уже не хватало для хранения товаров, и на площадях и набережных построили новые амбары. Город разрастался и приукрасился. В ход пошла поговорка: «Португалия мала, но в ней текут медовые реки».

Регент ничего не жалел для сохранения этого благодатного нейтралитета. В 1801 году он купил мир у Бонапарта за 20 миллионов франков; для уплаты их пришлось заключить заем в Голландии, заложить коронные бриллианты, обложить сборами дворянство и духовенство, наложить руку па имущества безвестно отсутствующих и сирот, изъять звонкую монету и пустить в обращение бумажные деньги. В 1803 году регент предложил Франции ежемесячную субсидию в миллион франков. Был сокращен расход на армию, ее наличный состав был уменьшен, и возник даже план сохранить лишь то количество солдат, которое было необходимо для поддержания порядка внутри королевства. Повидимому, никто не предвидел опасностей, угрожавших Португалии, как вдруг стало известно, что Наполеон отказался допустить португальских уполномоченных к участию в тильзитских переговорах.

III. Война за независимость

Восстание в Испании; Байленская капитуляция (1808). При первом же известии о байоннских событиях Испания поняла, что Наполеон дурачил испанскую королевскую семью и издевался над нею. Возмущенное чувство национальной чести не хотело примириться с совершившимся фактом. В Валенсии, Кадиксе, Бадахосе и Тортозе вспыхнули яростные народные восстания, сопровождаемые криками: «Смерть французам!» Начиная с 26 мая провинциальная хунта Овиедо вступила в сношения с англичанами. В течение нескольких недель Испания вооружила 150 000 человек, разделенных на астурийскую, галисийскую, кастильскую, эстремадурскую, валенсийскую, мурсийскую и арагонскую армии. Правда, они представляли собой не что иное, как нестройные полчища восставших крестьян и ремесленников, наряду с несколькими отрядами милиции и немногими полками регулярной армии; но все они были одушевлены одним чувством, и командовали ими такие энергичные вожди, как Куэста, Ка-станьос и Палафокс.

Жозеф Бонапарт должен был проложить себе путь в Мадрид. Генералы Вердье и Лассаль оттеснили повстанцев при его проезде через Логроньо и Торкемаду. Вальядолид пытался задержать французов, но его защитники были разбиты при Понт де Кабезон. 14 июля 1808 года Бессьер при Медина дель Рио-Секо одержал победу над соединенными армиями - галисийской и кастильской; результатами этой победы было подчинение Леона и Заморы. Испанцы потеряли здесь четыре или пять тысяч человек и все свои орудия. 20 июля Жозеф вступил в Мадрид. С минуты на минуту ждали известия о вступлении Дюпона в Севилью ц Монсея в Валенсию. Мадридская знать явилась с поздравлениями к Жозефу. Казалось, Испания готова была подчиниться, как вдруг 23 июля было получено известие о капитуляции Дюпона в Байлене.

Действительно, Дюпон в конце мая перешел Сиерру-Морену и с 8000 человек направился к Севилье. Кордова пыталась противостоять ему, но 7 июня он вступил в город и предал его грабежу. Затем, не получая подкреплений и угрожаемый с фронта хаэнскими инсургентами, с тыла - севильскими, он решился отступить и 18 июня расположился в Андухаре, у входа в теснины Сиерры-Морены. Ошибка его заключалась в том, что он оставался здесь целый месяц, хотя знал из донесений генерала Веделя, что Ла-Манча охвачена всеобщим восстанием. 15 июля первые колонны севильской армии подступили к Андухару. Дюпон и теперь еще не желал уходить и только отрядил часть своего войска к северу, чтобы занять горные проходы и обеспечить сообщение с Ла-Манчой. Испанский генерал Рединг опередил его и овладел Бай леном, заняв таким образом позицию между Дюпоном и Веделем. Дюпон рассчитывал сокрушить испанцев и соединиться с Веделем в Ла-Манче, но он покинул Андухар слишком поздно, с войском, дух которого уже поколебался, а движения парализовались огромным обозом награбленного добра. Рединг имел возможность не спеша приготовиться к обороне; французские полки подходили один вслед за другим и в момент решительной атаки они оказались слишком утомленными, чтобы идти на приступ. Дюпону не удалось прорвать боевой линии Ре-дипга, а вслед затем на него с тыла ударил Кастаньос. Он запросил перемирия. Пока Дюпон вел переговоры, Ведель, подоспевший на выручку к нему, атаковал Рединга, захватив у него два орудия и 1100 человек пленными. Он находился теперь на расстоянии двух миль от французской линии; еще одно усилие - оба французских войска соединились бы и путь в Ла-Манчу был бы открыт. Но Дюпон отказался сделать это усилие. Он послал Be делю приказ вернуть испанцам взятых у них пленных и отступить к северу. Однако Кастаньос, воспользовавшись упадком духа Дюпона, потребовал, чтобы Ведель был включен в капитуляцию, грозя истребить всю дивизию Дюпона, если Ведель не сдастся. 23 июля оба генерала капитулировали под условием, что они сами и их войска будут доставлены во Францию. Хунта отказалась признать условия капитуляции и отправила пленников сначала на понтоны в Кадикс, а затем на остров Кабреру. Из 17 ООО человек, сдавшихся в Байлене, только 3000 вернулись во Францию после шестилетних страданий и жестокого с ними обращения.

Еще более пагубны были моральные последствия этого события. Французы уже не считались непобедимыми; испанские патриоты воспрянули духом; многие из тех, кто вначале стал на сторону Жозефа, отступились от него, и он принужден был покинуть свою столицу через неделю после вступления в нее. Почти в то же время стало известным, что Ла Романа, командовавший испанским корпусом в 10 000 человек на острове Зеланде, отплыл в Испанию на судах английской эскадры. Жозеф отступил до Эбро и писал Наполеону: «Чтобы усмирить Испанию, необходимы три активные армии по 50 000 человек и другие 50 000 для охраны путей сообщения. Для покорения Испании нужны громадные средства; эта страна и этот народ не похожи ни на какие другие; здесь нельзя достать ни лазутчика, ни курьера».

Сами министры Жозефа признавали завоевание Испании невозможным. Они полагали, что Жозеф может сохранить свой трон, если предложит инсургентам: сепаратный мир с Англией, присоединение Португалии к Испании, уплату Францией военных издержек и передачу казне земельных владений «князя мира». Но этот план шел совершенно вразрез с замыслами Наполеона. После первого взрыва бешенства против Дюпона он решил вернуть оружием все потерянное и писал брату (31 июля): «Я обрету в Испании Геркулесовы столпы, но не границы моей власти». При данных обстоятельствах отступление было для Наполеона невозможно.

Капитуляция Синтры (1808) . В августе случилась новая катастрофа. Жюно с ноября 1807 года занимал Португалию менее чем с 20 000 человек; теперь англичане решили отправить войско в Португалию. При вести об английской помощи вся страна восстала. В Опорто образовалось временное правительство под председательством архиепископа, которое сформировало армию и провозгласило поголовное ополчение. Французские войска сначала легко одолели португальских повстанцев, но 6 августа 1808 года Артур Уэльс лей высадился в устье Мондего. Два дня спустя к нему присоединился сэр Врент Спенсер, и оба английские полководца с 18 000 человек двинулись на Лиссабон. Жюно мог противопоставить им только 12 000. Дав им битву 21 августа у Вимейро, он принужден был отступить к Торрес-Ведрас и несколько дней спустя подписал соглашение в Синтре (30 августа). Англичане оказались добросовестнее испанцев: во исполнение договора они перевезли Жюно и его солдат во Францию.

Поход Наполеона в Испанию (1808–1809). Теперь, после двух тяжелых неудач - при Байлене и Синтре, Наполеон не хотел зарываться в глубь Испании, не обеспечив себя предварительно со стороны России: этим было вызвано Эрфуртское «свидание.

Устранив всякую опасность с севера, Наполеон снова повел свою армию к Пиренеям, между тем как Жозеф держался в Витории, имея правое крыло своих войск в Бильбао и левое в Логроньо. 5 ноября 1808 года Наполеон прибыл в Виторию. Он тотчас перешел в наступление с 180 000 человек, разделенными на 6 корпусов; резерв составляла императорская гвардия в 34 000 человек под начальством Бессьера. Движение Наполеона было ознаменовано рядом побед: маршал Лефевр 11 ноября разбил галисийскую армию при Эспиносе; а Сульт преследовал ее до Сантандера, куда и вступил 16 ноября. Победа при Туделе (23 ноября) заставила андалузскую армию отступить сначала к Сарагоссе, потом я Калатайуду и Гвадалахаре.

Вступив в Вургос после незначительного сражения, Наполеон 30 ноября достиг подошвы ущелья Сомо-Сиерры, где его ждал дон-Бенито Сан-Хуан с 12 000 человек. Батарея в 12 орудий обстреливала дорогу, так что пройти, казалось, не было никакой возможности. Император приказал своим польским уланам взять батарею приступом. Испанская армия пришла в расстройство, бежала до Талаверы и убила своего генерала. 2 декабря Наполеон стал лагерем в виду Мадрида на высотах Чамартина. Народные массы Мадрида, подкрепленные 40 ООО вооруженных крестьян, хотели защищаться, но зажиточные классы предпочли вступить в переговоры; губернатор Мадрида, маркиз Кастелар, попросил перемирия. Так как переговоры шли слишком медленно, то Наполеон 4 декабря, в 10 часов утра, взял штурмом Ретиро. В 5 часов вечера генерал Морла и дон-Бернардо Ириарте явились в императорский лагерь. Наполеон дал им срок для сдачи до 6 часов утра. В течение ночи Кастелар эвакуировал город; на следующий день, 5 декабря, в 10 часов утра, его занял генерал Беллиар. Со дня прибытия Наполеона в Испанию прошел всего месяц.

Император был недоволен Жозефом и считал, что восстание испанцев освободило его от обязанности выполнить данные им обещания. Одно время он намеревался взять в свои руки непосредственное управление Испанией, которую хотел разделить на несколько больших военных областей. Жозеф должен был в этом случае стать королем Италии. Однако Наполеон раздумал и снова предложил оставить королевство неприкосновенным, если Испания согласится признать Жозефа. Жители Мадрида перед святыми дарами присягнули на верность королю. Наполеон обещал амнистию всем, кто в месячный срок сложит оружие, упразднил Кастильский совет, инквизицию, феодальные права, областные таможни и две трети монастырей. Депутация из виднейших граждан Мадрида во главе с коррехидором явилась благодарить императора за его милосердие, и даже Жозефу при его вступлении в столицу (22 января 1809 г.) был оказан «подобающий прием».

Наполеон думал, что, заняв Мадрид, он сломил сопротивление Испании; но ее завоевание еще далеко не было кончено. Английские генералы Бэрд и Мур находились в нескольких днях пути от Мадрида; в Сарагоссе попрежнему господствовал Палафокс; Венегас и Инфантадо продолжали войну в Ла-Манче; Куэста и Галиуцо занимали нижнее течение Тахо; Ла Романа стоял в Галисии, Бальестерос - в Астурии. 1 января 1809 года севильская хунта обратилась с протестом ко всем европейским нациям. Она производила новые наборы ополченцев, а англичане снабжали ее деньгами, оружием и одеждой. Провинции, занятые французами, были наводнены партизанскими отрядами, которые вскоре освоились с войной и сделались опасным противником.

Оставив Жозефу 30 000 человек, Наполеон бросился в погоню за англичанами (22 декабря). Дойдя до Асторги (1 января 1809 г.), он передал командование армией Сульту и вернулся во Францию.

Первая кампания маршалов Наполеона (1809). Сульт настиг английский арьергард 3 января. Мур, пройдя со своим войском 25 миль в два дня, прибыл в Корунью 11 января и дал сражение под стенами города (16 января). Мур был смертельно ранен; его войско успело 18-го погрузиться на суда. Французы вступили в Корунью и в Ферроль (27 января), где нашли более 1500 пушек. Вся северо-западная Испания изъявила покорность Жозефу. Тем временем Венегас был разбит при Уклесе (13 января), а маршал Ланн энергично вел осаду Сарагоссы. Город капитулировал 21 февраля после героического сопротивления, стоившего жизни 40 000 человек.

Плоды этих побед едва не были почти тотчас же утрачены. Жозеф, номинально стоявший во главе армии, не пользовался ни малейшим авторитетом у полководцев своего брата; начальник его штаба, Журдан, импонировал им не многим более; Сульт и Ней ненавидели друг друга, а отъезд Наполеона лишил командование всякого единства. Он увел с собою и гвардию.

Сульту было поручено вторгнуться в Португалию. Оя вступил в нее 24 февраля 1809 года, разбил с 20 000 человек 45 000 португальцев под стенами Опорто, отнял у них 197 орудий и проник в город (29 марта). Но, имея мало боевых запасов и беспокоясь за целость своих сообщений, он не решался итти далее. Уэльс лей 22 апреля высадился в Лиссабоне, неожиданно напал 12 мая на Сульта у Опорто и отбросил его в Галисию, затем в Леон. Отступление Сульта заставило Нея эвакуировать Галисию (июль).

Маршал Виктор должен был ждать в Кастилии вступления Сульта в Лиссабон и тогда вторгнуться в Андалузию. Он оттеснил Куэсту к португальской границе и разбил его у Меделлина в тот самый день, когда Себастиани разбил Картохаля у Сиудад-Реаля (28 марта).

Эта двойная неудача - Сульта в Португалии и Нея в Галисии - заставила Виктора и Себастиани повернуть назад к Мадриду, к которому вскоре затем подступили 70 ООО испанцев и 28 ООО англо-португальцев под начальством Уэльслея и Бересфорда. Оба французских маршала могли противопоставить неприятелю только 32 ООО человек. Жозеф призвал Сульта к себе на помощь, оставил Беллиара в Мадриде всего с 4000 человек и 27–28 июля у Талаверы дал сражение армиям Уэльслея и Куэсты. Бой был крайне кровопролитным, стоил французам 7000 человек и остался нерешенным; но приближение Сульта заставило англичан отступить. Мортье настиг Куэсту у Пуэнте дель Арцобиспо, обратил его в бегство и отнял у него 30 орудий (8 августа). Жозеф и Виктор, избавившись от Куэсты, двинулись на Венегаса, разбили его у Альмонасида (11 августа) и заставили его отступить к Сиерре-Морене. 15 августа Жозеф вернулся в Мадрид и отслужил благодарственное молебствие в San-Isidro. Армия до крайности нуждалась в отдыхе, обоз был расстроен, в артиллерии нехватало лошадей, конница была недостаточна, и полк не всегда мог выставить в бой 250 всадников.

Победы Наполеона в Австрии и Венский мир не обескуражили испанцев. Севильская хунта реорганизовала армию, разбитую при Альмонасиде, увеличила ее состав до 50 000 человек и, вручив начальство над нею генералу Аризаге, приказала ему итти на Мадрид. 18 ноября произошло сражение при Оканье, где исранцы потеряли 20 О000 убитыми и ранеными и 50 орудий. Месяцем раньше (18 октября) герцог дель Парке был разбит при Тамамесе, а 28 ноября он же был вторично разбит при Альба де Тормес. Испанские войска очистили Кастилию до Сиерры-Морены.

8 Арагоне Влэк был разбит генералом Сюше перед Сарагоссой,(15 июня). В Каталонии испанцы в сражении при Молино дель Рей потеряли 50 орудий, и Рединг, руководивший сопротивлением, принужден был отступить в Таррагону.

Кампания 1810 года; Испания почти покорена. Рединг выступил из Таррагоны лишь для того, чтобы быть разбитым у Валлса (25 февраля 1810 г.). Таким образом, новый год начался при благоприятных предзнаменованиях для французов и предвещал окончание кампании. Наполеон прислал подкрепления: теперь можно было предпринять крупные операции. Жозефу следовало бы постараться прежде всего прогнать из Португалии Уэльслея, ставшего за это время лордом Веллингтоном, дождаться подчинения Валенсии и только после этого двинуться в Андалузию. Но завоевание Андалу-зии было более легким делом; притом рассчитывали, что занятие этой обширной провинции приведет к миру. Наполеон, к которому Жозеф обратился за советом, уклонился от ответа.

9 января 1810 года Жозеф оставил Мадрид и с 60 ООО человек двинулся в Андалузию. Переход через теснины Деспенья-Перрос был форсирован в пять часов (20 января). 26 января король вступил в Кордову, 1 февраля - в Севилью. Себастиани овладел Хаэном, Гренадой и Малагой. Но французы сделали ошибку, не поспешив занять Кадикс: герцог Альбукерк вступил сюда с превосходным войском в 9000 человек за день до прибытия маршала Виктора в Чиклану. Эта тяжелая ошибка повлияла на весь ход кампании. Кадикс, хорошо защищенный своим местоположением, своим гарнизоном и английской эскадрой, стал неприступным убежищем испанского национального правительства. Сульт удовольствовался блокадой города и не сделал ни одной серьезной попытки овладеть им.

Французы надеялись, что падение Севильи повлечет за собой подчинение всей южной Испании; но Бадахос и Валенсия отказались открыть свои ворота, и Верховная хунта, собравшаяся на острове Леоне, назначила регентство и выразила решимость продолжать борьбу с удвоенной энергией.

Тем не менее завоевание Андалузии произвело глубокое впечатление. Робкие и нерешительные люди приуныли, и Жозеф, предпринявший объезд главных городов Андалузии, встретил здесь почти восторженный прием . Быть может, никогда план Наполеона не был более близок к осуществлению. Испания была занята. Не покорились французам только Галисия, Валенсия, Сиудад-Родриго, Бадахос и Кадикс.

Военный режим в Испании (1810). Этот момент Наполеон избрал для того, чтобы нанести испанскому народу новое оскорбление, доведшее до пароксизма негодование всех патриотов. Указом от 8 февраля 1810 года император разделил Испанию на семь больших военных губернаторств, вполне независимых одно от другого. Генерал-губернаторы сосредоточивали в своих руках всю гражданскую власть: они собирали налоги, расходовали их на нужды своей провинции, назначали и смещали чиновников и несли ответственность только перед императором. Губернаторами были назначены: Ожеро в Каталонии, Сюше в Арагоне, Дюфур в Наварре, Тувене в Васконгадах, Дорсенн в Бургосе, Келлерман в Вальядолиде и Сульт в Андалузии; король Жозеф, власть которого распространялась теперь только на одну Новую Кастилию, являлся, по его собственному выражению, лишь «привратником мадридских больниц». Жозеф отправил в Париж д"Азара. Император ограничился тем, что уполномочил своего брата вступить в переговоры с кортесами, только что созванными регентством в Кадиксе. За согласие кортесов признать Жозефа Наполеон обещал сохранить испанскую монархию в неприкосновенном виде; в противном случае он считал себя свободным от всех своих обещаний и предполагал руководствоваться только интересами Франции.

Это новое решение Наполеона крайне раздражило испанских патриотов. Национальное правительство удвоило свои усилия, и Англия могла теперь подстрекать Европу против Франции новым и весьма веским доводом - указанием на желание Наполеона присоединить Испанию к своей империи. Вымогательства генералов и грабежи низших офицеров доводили до отчаяния население покоренных областей, в которых продолжалась непрерывная партизанская война. Мина в Наварре, Лонга в Бискайе, Порлье в Астурии, Мендиза-баль в Верхнем Арагоне, дон-Хулиан в Старой Кастилии, Эмпесинадо и Медико в Новой Кастилии организовали грозные партизанские отряды, борьба с которыми постепенно истощала силы французов. Это была беспощадная борьба с ужасными зверствами с обеих сторон; война приняла ожесточенный характер.

Продолжение кампании 1810 года; Торрес-Ведрас. Покорив Андалузию, Наполеон решил прогнать англичан из Лиссабона. Командование шестидесятитысячной армией, предназначенной для Португалии, было вверено маршалу Массена. Друэ д"Эрлон должен был присоединиться к нему с 20 000 человек, а в тылу его 20 ООО человек молодой гвардии должны были занимать страну. Веллингтон располагал 30 000 англичан, 40 000 португальцев под начальством английских офицеров и португальской милицией. Выл издан указ, предписывавший под страхом смерти всем португальцам без различия возраста и пола покидать свои жилища при приближении французов и уносить с собою или истреблять все, чем последние могли бы воспользоваться. Таким образом, Массена, бывшему в больших неладах с маршалом Неем, предстояло действовать в бездорожной и опустошенной стране против многочисленного врага, обильно снабженного провиантом и твердо решившегося оказать отчаянное сопротивление.

Первой операцией кампании была осада Сиудад-Родриго. Первые траншейные работы были начаты 15 июня 1810 года, а 19 июля город сдался после 24-дневной бомбардировки. Осада Альмейды длилась с 24 июля по 26 августа. В Визеу Массена мог прибыть лишь 19 сентября. 27-го он атаковал Веллингтона в сильной позиции у Бусако, откуда не сумел его выбить; но Веллингтон, опасаясь обхода, на следующий день отступил к линии Торрес-Ведрас, на заранее укрепленные позиции. Между Тахо и морем тянулись три ряда редутов, в которых насчитывалось 168 укреплений с 383 орудиями. Массена простоял в виду неприятеля до 13 ноября, тщетно-ожидая обещанных подкреплений. Генерал Фуа был послан в Париж просить новых войск, но Наполеон решительно отказал. 13 ноября Массена отошел к Сантарему, чтобы расположить свою армию в менее истощенной стране; Веллингтон последовал за ним и перевел часть своих сил на левый берег Тахо.

Кампания 1811 года; Фуентос-д"Оньоро; Арапилы. Получи Массена подкрепления, он мог бы успешно атаковать ослабленного Веллингтопа; будь у него понтонные парки, он мог бы перейти через Тахо, но он не получил ни подкреплений, ни понтонных парков. Сульт, завидовавший ему, ограничился тем, что осадил Вадахос. 6 марта 1811 года Массена начал отступление к испанской границе. Оно было сопряжено с большими трудностями. Маршал Ней покрыл себя славой при Рединхе (12 марта), где с одной кавалерийской дивизией и шестью орудиями в течение нескольких часов давал отпор 30 000 англичан. 8 апреля вся армия перешла обратно испанскую границу; у французов из всех их завоеваний в Португалии оставалась только одна крепость Альмейда. Ее осадили 20 000 англичан. Массена решил идти к ней на выручку; 5 мая 1811 года он дал сражение англичанам у Фуентос-д"Оньоро, но не сумел выбить их из позиции. Генерал Бренье, командовавший крепостью, взорвал ее и соединился с генералом Рейнье в Сан-Феличе. 10 мая командующим португальским корпусом вместо Массена был назначен Мармон. Экспедиция, на которую было возложено столько надежд, кончилась полной неудачей.

В Испании положение оставалось неизменным. Пока шла война в Португалии, Сульт разбил Бальестероса у Кастилехоса и овладел Оливенцой и Бадахосом (11 марта 1811 г.). Но 4 апреля Оливенцу вновь заняли англичане, приступившие вслед затем к осаде Бадахоса. 5 марта корпус, блокировавший Кадикс, подвергся у Чикланы нападению 22 ООО англичан и не смог помешать им утвердиться на острове Леоне. Желая выручить Бадахос, Сульт дал Бересфорду сражение при Альбуфере (16 мая), оставшееся нерешенным, и должеп был отступить к Льерене. В июне на помощь к нему пришел Мармон, и, кроме того, Друэ д"Эрлон привел к нему семь или восемь тысяч человек. Теперь португальский и андалузский корпусы могли бы соединенными силами ударить на Веллингтона, но оба маршала соперничали друг с другом и разошлись, ничего не сделав. Сульт двинулся обратно в Андалузию и спас Севилью, которой грозили два корпуса испанской армии. Блэк, разбитый у Базы, был оттеснен до Валенсии; Бальестерос должен был отступить под защиту пушек Гибралтара. Эти успехи были парализованы Гиллем и Кастаньосом, которые врасплох напали на генерала Жерара у Арройо-Молинос (26 октября) и перерезали сообщение между южной армией и португальским корпусом. Мармон смог только защитить Сиудад-Родриго от нападения англичан, но отказался принять бой, навязываемый ему Веллингтоном у Фуенте Гинальдо. Мармон оставил весь свой осадный парк в Сиудад-Родриго, что было большой ошибкой, так как эта первоклассная крепость должна была раньше всего навлечь на себя удары врага.

В то время как на западе и юге французы с трудом удерживали за собой завоеванные области, Сюше делал большие успехи в Каталонии. Таррагона, осажденная 4 мая, была взята 28 июня 1811 года и доставила французам 9700 пленных и 384 орудия. Отсюда Сюше двинулся на Валенсию, взял последовательно форты Оропесу и Сагунто, разбил в двух схватках генерала Блэка, защищавшего Валенсию, и 10 января 1812 года вступил в город. Император пожаловал Сюше звание маршала и титул герцога Альбуферского, кроме того, наградил роскошными поместьями в Валенсии, включив в его громадный домен более чем на 200 миллионов земельных владений. Этим Наполеон липший раз доказал, что его цель - раздел Испании.

Кампания 1812 года. Уже в начале 1812 года легко было заметить, что французы утомлены войной. В Мадриде хлеб стоил 30 су фунт; португальский корпус должен был рассеяться, чтобы найти себе пропитание; блокаду Кадикса сами солдаты называли «вечной»; французских войск едва хватало на оккупацию завоеванных пунктов, и они всюду принуждены были ограничиваться обороной. Веллингтон, которому удалось удержаться в Португалии, понял, что наступил момент, когда он может перейти в наступление. Пользуясь тем, что Мармон был изолирован, он овладел Сиудад-Родриго (19 января 1812 г.), затем обратился против Сульта и отбил у него Вадахос (6 апреля). Взбешенный неудачами своих полководцев, Наполеон передал верховное командование своему брату в Жозефу, прикомандировав к нему Журдана в качестве начальника штаба, к великому неудовольствию Сульта, который с полным основанием надеялся, что руководство будет вверено ему.

Донесение Журдана Жозефу 28 мая свидетельствует, что большая часть войск находилась уже в самом плачэвном состоянии: не было ни магазинов, ни транспортных средств, полевая артиллерия была ничтожна, осадные орудия захвачены англичанами в Сиудад-Родриго, жалование не уплачивалось, солдаты предавались грабежу. И если бы Веллингтон со своими 60 000 человек двинулся на Мадрид, Жозеф не мог бы противопоставить ему даже и 50 000 бойцов, несмотря на то, что Франция имела на полуострове 230 000 человек. Журдан предлагал сформировать в окрестностях Мадрида резервный корпус в 20 000 человек, который всегда был бы готов поддержать португальский или андалузский корпуса в случае нападения Веллингтона на тот или на другой. Но ни один из командующих генералов не желал ослабить своего корпуса, и Журдану не оставалось ничего другого, как сообщить военному министру об этом печальном. положении дел.

В тот самый день, когда Журдан извещал о грозящей опасности, Веллингтон выступил в поход (12 июня). Мармон, вынужденный отступить к Дуэро, получил здесь кое-какие подкрепления и перешел реку обратно. Веллингтон отступил к Саламанке, преследуемый Мармоном. Обе армии двигались параллельно на расстоянии половины пушечного выстрела. Мармону следовало бы атаковать Веллингтона во время перехода, но он дал ему вернуться в его лагерь у Альдеа-Нуэва и, не дожидаясь подкреплений, которые вел к нему Жозеф, дал битву на Аропильской равнине (22 июля). Мармон был ранен в бою, потерял 6000 человек и 9 орудий и отступил к Бургосу. Жозеф, поставленный в опасное положение отступлением Мармона, 10 августа покинул Мадрид, занятый Веллингтоном 12 августа. Жозеф призвал к себе андалузскую армию.

Пока Сульт, скрепя сердце, готовился эвакуировать Севилью, генерал Клозель, сменивший Мармона в португальской армии, вел блестящую кампанию против Веллингтона. Присоединив к себе гарнизоны Торо и Заморы, он медленно поднимался по направлению к Эбро; в цитадели Бургоса он оставил генерала Дюбретона, которого не было возможности выбить отсюда. В середине октября Сугам, преемник Клозеля, имел в своем распоряжении 40 000 человек; он отбил Бургос и заставил Веллингтона перейти обратно Дуэро (25 октября).

Сульт снял осаду Кадикса 25 августа и выступил через Гренаду и Гуескар к Альмансе, где 2 октября соединился с центральной армией. 2 ноября Жозеф вернулся в Мадрид. 10 ноября все три французских армии - южная, центральная и португальская - были соединены в виду союзной англо-испано-португальской армии. У Сульта, Жозефа и Сугама было 70 000 человек пехоты, 10 000 конницы и 120 пушек. Жозеф хотел атаковать врага, но сражение не состоялось вследствие нежелания Сульта. Веллингтон ушел назад в Португалию, но Андалузия была потеряна для французов.

Кампания 1813 года; отступление; битва при Витории. Нужны были подкрепления, а Наполеон не только не прислал их, но еще отозвал часть войск. Сюше сумел удержаться в завоеванном им краю и даже заставил Джона Мёррея снять осаду Таррагоны и бросить свою осадную артиллерию под стенами города (12 июня 1813 г.); но Жозефу удалось собрать только 66 000 человек пехоты, 10 700 конницы и 100 орудий для состязания с Веллингтоном, который имел под своим непосредственным начальством 120 000 человек. Едва англичане выступили, как генерал Лева ль поспешил очистить Мадрид и присоединиться к Жозефу, стоявшему с 23 марта в Вальядолиде.

Пользуясь своим численным превосходством, Веллингтон сделал попытку отрезать французам путь к Пиренеям. 2 июня французские армии соединились у Медина дель Рио-Секо, но обоз составлял бесконечный хвост, и за армией следовало более 10 000 преданных Жозефу (afrancesados) испанцев, спасавшихся от мести своих соотечественников. 16 июня армия заняла позицию у Миранды. Некоторые генералы желали продолжать отступление к Туделе и Сарагоссе, но нужно было как можно скорее переправить во Францию обоз и эмигрантов; обоз потянулся к северу 20 июня под прикрытием конвоя в 4000 человек. 21-го, когда еще отступление не было закончено, появились союзники, и пришлось, не дожидаясь подкреплений, которые вели Фуа и Клозель, дать при Витории сражение с 39 000 человек против 60 000. Бой был очень кровопролитен, враг потерял 5000 человек, французы оставили на поле битвы 7000 человек, 150 орудий и почти весь обоз; они онова успели собраться только в Сальватиерре. Жозеф отступил к Пампе луне, затем к Сея-Жан-де-Люз. 2 июля армия обратно перешла Бидассоа. Клозель, вечером 21 июня стоявший уже в полумиле от Витории, отступил к Сарагоссе и Хаке. Сюше медленно эвакуировал Валенсию. 12 июля Сульт прибыл в Сен-Жан-де-Люз, и Жозеф передал ему командование.

Теперь уже необходимо было воспрепятствовать англичанам перейти Пиренеи. Сначала Сульт готовился снова перенести арену войны в Испанию. С 35 000 человек он двинулся к Пампелуне и дошел до Уарте, но здесь наткнулся на Веллингтона и не сумел пробиться. Тогда он сделал попытку передвинуться к Сан-Себастиану, чтобы обрушиться на правое крыло англичан, предводимое Гиллем. Веллингтон догадался об его маневре, последовал за ним и отбросил его во Францию (25 июля, 1 августа). Эти битвы обошлись французской армии в 8000 человек, англо-испанской - в 6000. Три недели обе армии простояли друг перед другом, не вступая в бой, затем Веллингтон возобновил свое наступление. 31 августа англичане после яростного штурма овладели Сан-Себастианом, который затем разорили до тла; вечером в день победы город сгорел, и доныне неизвестно, как начался пожар. Из 600 домов уцелело около 40. Сульт пытался оказать помощь несчастному городу, но не сумел взять позиции при Сан-Марсиале, героически защищаемой испанцами под начальством дон-Мануэля Фреире.

Сентябрь ушел у Сульта на реорганизацию его армии и на введение в строй 30 ООО новобранцев, набранных в южной Франции. С 6 по 13 октября произошло несколько стычек на линии Нивеллы, заставивших Сульта отступить к Сен-Жан-де-Люз. С 10 по 12 ноября Веллингтон форсировал линию Нивеллы и отбросил французов в укрепленный лат герь у Байонны, захватив 50 орудий. У Сульта было всего 50 ООО человек пехоты и 6000 конницы; Веллингтон же располагал почти 80 000 человек.

Кампания 1814 года; битва при Тулузе. С 8 по 13 декабря Веллингтон в первый раз атаковал линию Нивы, а 15 февраля 1814 года овладел ею. Сульт оставил Байонну, которая тотчас же была осаждена, и отступил к Ортезу. Здесь он 27 февраля дал англичанам ожесточенное сражение, потеряв в нем снова 12 пушек и 2000 человек пленными. Он отступил к Тулузе, и Веллингтон пошел за ним вслед, послав тем временем Бересфорда к Бордо. Мэр города нацепил белую кокарду и встретил англичан как друзей (12 марта). 10 апреля Сульт, имея всего 30 000 человек, дал бой Веллингт тону перед Тулузой; он удержал все свои позиции, но на следующий день очистил Тулузу, и 12 апреля Веллингтон сам вступил в этот город, где роялистское общество приветствовало его как освободителя.

Сульт рассчитывал соединиться с Сюше, который, отступая от самой Валенсии и не дав себя разбить, только что вошел в пределы Франции. Сюше очистил Валенсию лишь 5 июля, оставив гарнизоны во всех главных городах побережья. Оставление Сарагоссы генералом Пари (8 июля) и капитуляции Алхаферии, Дароки и Мальена заставили Сюше перейти Эброрбратно (14–15 августа). Таррагона, еще раньше осажденная англичанами и испанцами, была очищена; маршал взорвал ее укрепления и отступил за Льобрегат. Расположившись лагерем в окрестностях Барселоны, он простоял здесь до конца 1813 года, но войско его сократилось до 23 000 человек, так как ушла одна итальянская дивизия и, кроме того, он вынужден был разоружить немцев, входивших в состав его армии. В январе 1814 года Наполеон вытребовал от него 10 ООО человек пехоты, две трети его конницы и почти все его пушки. 1 февраля Сюше покинул Барселону, оставив в ней генерала Эбера с 8000 человек. В марте Сюше имел всего только 12 000 человек и удерживал лишь Барселону та Тортозу. В первые дни апреля Сюше вступил в пределы Франции и двинулся к Каркассону на соединение с Сультом. 18 апреля обоим маршалам было сообщено о падении Наполеона и заключении перемирия. 16 апреля гарнизон Байонны дал последнее сражение в этой долгой войне, перебив в вылазке 600 англичан.

Оценка испанской войны. Испанская война была одной из величайших ошибок Наполеона и одной из главных причин его падения. Тем не менее нельзя отрицать, что политически для него было в высшей степени важно обеспечить себе союз с Испанией путем перемены династии. Его предшествующие триумфы внушали ему уверенность, что исполнить эту задачу будет нетрудно: «Если бы это дело должно было стоить 80 000 человек, - сказал он, - я не стал бы его предпринимать, но оно обойдется мне не более как в 12 000 человек». А раз война была начата, Наполеон уже ни в каком случае не мог отступать: он должен был победить во что бы то ни стало и, следовательно, должен был отдать для победы над Испанией все средства Франции и всю силу своего гения. Ошибкой было то, что он грозил Испании разделом, и то, что он покинул эту страну в январе 1809 года, не доведя до конца ее покорения, и то, что он разрешил в 1810 году приступить к завоеванию Андалузии, не опрокинув предварительно Веллингтона в море, и то, что не поддержал маршала Массена, когда, может быть, было бы достаточно лишних 50 000 человек, чтобы обеспечить победу, и то, что ввязался в войну с Россией, не кончив предварительно испанской войны, и наконец то, что он не очистил добровольно полуостров в январе 1813 года. Пагубные следствия всех этих ошибок усугублялись бездарностью Жозефа, взаимной завистью, игрою личных самолюбий и грабительством генералов. 300 000 французов легли в этой ужасной борьбе, единственным результатом которой для Франции была длительная и непримиримая ненависть целого народа.

Испания справедливо гордится отпором, который она оказала Наполеону: в течение шести лет она обнаруживала непоколебимую стойкость и мужество, превосходящие человеческие силы. Но, воздавая должное героизму Испании, можно все же сказать, что отчасти он вызывался ее культурной отсталостью; основой восстания были невежество и фанатизм . Испания восстала во имя бога, отечества и короля (Bios, pa,tria, rey!). Наполеон, восстановивший католический культ во Франции, не угрожал католицизму в Испании, он угрожал только ее монастырям, которые спустя некоторое время были упразднены самими испанцами. Наполеон хотел оставить неприкосновенной испанскую территорию, и мысль о разделе Испании родилась у него лишь с той минуты, когда сопротивление испанцев вывело его из терпения. Что же касается низложения старой династии, то Испания могла от этого только выиграть. Наиболее беспристрастные из испанских писателей сами признают, что Жозеф не был лишен ни благих намерений, ни добрых качеств, что «Рере Botellas» не заслуживал тех насмешек, которыми его осыпали, и что в конце концов Фердинанд VII достаточно отомстил за него.

Если фактически завоевание Испании французам не удалось, отсюда не следует заключать, что эта великая борьба оказалась бесплодной. Испания окончательно пробудилась от оцепенения и приучилась к политической свободе. Старый порядок был поражен насмерть. После шестилетней борьбы с французами Испания затем ценою шестидесятилетней борьбы заставила свою восстановленную династию усвоить французские идеи.

Кортесы и Фердинанд VII. Первой конституцией новой Испании была конституция 1808 года, предложенная Наполеоном байоннской хунте, среди членов которой было несколько наиболее просвещенных людей Испании. Эта конституция, сколоченная наскоро и с необычайным легкомыслием, была, конечно, не очень либеральна; тем не менее она представляла громадный шаг вперед сравнительно с тем режимом, который она сменила. Она обязывала короля созывать кортесы по меньшей мере раз в год. Она установила гражданское равенство, официально запретила пытку, сократила число майоратов и упразднила множество тягостных привилегий.

Патриоты с отвращением отвергли дар чужеземца, но лишь для того, чтобы заменить неполную конституцию, которую он предлагал им, истинно национальной и либеральной конституцией.

Во всей Испании сигнал к восстанию был подан отдельными хунтами; менее чем в месяц около тридцати городов возмутились против французов, но все эти собрания (хунты), соперничавшие друг с другом, не могли добиться успеха.

25 сентября 1808 года в Аранхуэце, под председательством Флорида-Бланки, собралась Верховная хунта, составленная из делегатов от всех местных хунт. Будучи перенесена в Севилью после занятия Мадрида Жозефом, Верховная хунта продолжала действовать с необыкновенной энергией и сама (22 мая 1809 г.) объявила о предстоящем созыве кортесов. Действительно, необходимо было прибегнуть к этой мере, так как местные хунты тяготились руководством Верховной хунты, Кастильский совет оспаривал ее компетенцию, а в ее собственных недрах царило несогласие. После взятия Севильи французами Верховная хунта передала свою власть Комитету регентства из пяти лиц, который стал править, опираясь на народную хунту, избранную населением Кадикса. Народная хунта заставила весьма реакционный Кастильский совет и нерешительное регентство созвать чрезвычайные общие кортесы, члены которых должны были быть выбраны по совершенно новой для Испании системе: каждые 50 ООО жителей должны были прислать одного депутата; выборы были трехстепенные - в приходской, окружной и областной хунтах; избирателем по первому разряду являлся оседлый испанец не моложе 25 лет. Указ о созыве кортесов был подписан 7 января 1810 года, а открылись они в Кадиксе 24 сентября. Несмотря на вторжение французов, выборы состоялись почти во всех частях Испании. Каталония прислала полное число депутатов, а в Мадриде голосовало 4000 избирателей.

В первом же заседании кортесы провозгласили принцип национального суверенитета. Когда в Испании распространился слух, что Фердинанд VII будет восстановлен Наполеоном на престоле, если женится на принцессе из императорского дома, кортесы заявили (1 января 1811 г.), что нация не примет этих условий.

Среди опасностей блокады, под грохот французских орудий, ядра которых иногда попадали и в самый Кадикс, кортесы обсудили и вотировали конституцию.

С первого своего шага на политической арене испанские депутаты выказали себя ораторами. Они вносили в прения серьезность и энтузиазм депутатов французского Учредительного собрания. В числе либералов находились финансист Аргуэльес, географ Антильон, Геррерос, Калатрава, Порее ль и ряд духовных лиц: Муньос Торреро, Оливерос, Гальего, Эспига. Ораторами консервативной партии (serviles) были: дон-Фраясиско Гутьеррес де ла-Хуэрта, дон-Хозе Пабло Валиенте, дон-Франсяско Борруль и несколько духовных лиц, вроде дона-Хаиме Креуса и дона-Педро Ингуанцо. Вождем американской группы депутатов был дон-Хозе Мехиа, человек пристрастный и своекорыстный, но искусный диалектик, истинный виртуоз политической полемики; рядом с ним наиболее видными представителями Вест-Индских колоний являлись: Леива, Моралес Дуарес, Фелиу и Гутьеррес де Теран, Алькосер, Ариспе, Ларразабаль, Гордоа и Кастильо.

Новая конституция была обнародована 19 марта 1812 года. Она устанавливала суверенитет народа (ст. 3) и разделение властей, единство законодательства (ст. 258), несменяемость судей, свободу личности и свободу печати, отменяла пытку (ст. 303) и конфискацию (ст. 304), наконец реформировала финансы. Исполнительная власть вверялась королю и семи министрам при содействии Государственного совета из сорока членов. Законодательная власть принадлежала кортесам, избираемым по трехстепенной системе на два года и заседающим ежегодно три, самое большее четыре месяца. В промежутки между сессиями кортесов за соблюдением конституции наблюдала постоянная комиссия, называющаяся Депутацией. Провинции управлялись гражданскими губернаторами и выборными депутациями. Во главе каждой общины стоял алъкад, управлявший совместно с выборным советом (ayuntamientoJ. Только в одном пункте личная свобода испанцев была ограничена: католическая религия, «единственная религия», была навсегда объявлена государственной религией Испании, и отправление всякого другого культа воспрещено (ст. 12). Инквизиция была уничтожена, но были учреждены особые трибуналы для охраны религии, долженствовавшие воспрещать издание всякого печатного произведения, «противного догматам и исконному строю церкви».

«Бессмертные чрезвычайные кортесы», заседавшие в Кадиксе, разошлись 20 сентября 1813 года. «Спустя шесть дней открылась в Кадиксе первая сессия очередных кортесов, избранных сообразно требованиям конституции. Из Кадикса они были перенесены на остров Леон и наконец 5 января 1814 года перешли в Мадрид.

Как мы видели, еще в ноябре 1813 года начались переговоры между Наполеоном и Фердинандом. По Валансейскому договору (8 декабря 1813 г.) Наполеон признал Фердинанда испанским королем и обещал, что французские войска будут очищать полуостров по мере эвакуации английских войск. Фердинанд послал в Мадрид герцога Сан-Карлоса с поручением добиться ратификации договора кортесами, причем под секретом заявил, что «по возвращении в Испанию непременно объявит его недействительным». Регентство почтительно отвечало королю, что не считает его свободным и не может на этих условиях вести с ним переговоры. 19 февраля кортесы, уже обеспокоенные поведением Фердинанда, постановили, что король будет признан не раньше, чем он принесет им присягу в верности конституции. Действительно, они имели тысячу причин сомневаться в его искренности. Реакционная партия агитировала и обрабатывала генералов; таинственные руки раздавали солдатам хлеб, водку и деньги. Депутат от Севильи Хуан-Лопес Рейна, «ничтожный писаришка», в заседании кортесов проповедывал, что власть короля абсолютна.

Однако Фердинанд VII боялся компрометировать себя. Когда Наполеон изъявил согласие на его возвращение в Испанию (7 марта 1814 г.), он написал регентству, что одобряет «все, что сделано для блага Испании в его отсутствии». Он оставил Валансэ 13 марта, а 24 марта в сопровождении маршала Сюше прибыл на левый берег Флювии. На правом берегу его встретил генерал Копон во главе своих войск и проводил до Хероны, где его приняли с небывалым энтузиазмом. Все еще скрывая свои истинные намерения, он 16 апреля прибыл в Валенсию, где нашел материальную поддержку в дивизии генерала Элио. Реакционные депутаты прислали в Валенсию адрес, прося о роспуске кортесов. Генерал Сант-Яго Вит-тингем приблизился к Мадриду, и в ночь с 10 на 11 мая двое регентов, двое министров и все подозреваемые в либерализме депутаты были арестованы по приказу короля. Аргуэльс, Мартинес де ла-Роза, Ариспе, Теран, Кинтана и множество других видных людей в награду за свои услуги, энергию и самоотвержение были брошены в тюрьму. 13 мая Фердинанд VII совершил свой въезд в столицу. От созданного кортесами, повидимому, не оставалось ничего. Победоносная Испания снова пошла добровольно под иго.

Примечания:

См. гл. VIII, «Церковь и культы».

Это безусловное преувеличение: по свидетельству всех достоверных источников, Жозефа встречали мертвым молчанием. - Прим. ред.

Испанская война за независимость началась народным восстанием против камарильи в лице Годоя. Причиной народного восстания 19 марта 1808 года был договор, заключенный в Фонтенебло 27 октября 1807 года, представлявший сделку между фаворитом Карла IV и любовником его жены дон-Мануэлем Годоем, с одной стороны, и Бонапартом - с другой, о разделе Португалии и вступлении в Испанию французской армии. Несмотря на то, что в испанском восстании преобладали национальные и религиозные элементы, особенно в два первых его года, в нем существовали самые решительные тенденции к социально-политическим реформам внутри страны. Если крестьянство, жители мелких городов и многочисленная армия нищих «в рясах и не в рясах» были проникнуты религиозными и политическими предрассудками, то население портовых и торговых городов и отчасти тех провинциальных центров, где при Карле IV развились материальные условия капиталистического общества, - рассматривало борьбу против французского нашествия как сигнал к политическому и социальному возрождению Испании. - Прим. ред.